Я буду толкать тебя. История о путешествии в 800 км, о двух лучших друзьях и одной инвалидной коляске
Шрифт:
Патрик переносит меня с электроколяски на «кресло-вездеход» и обматывает вокруг пояса «сбрую». Тед хватает поводья спереди. Медленно, шаг за шагом, начинаем восхождение. Под нами бетон – так себе аналог для пиренейских тропок. И все же высота сурова. Надо пройти километра полтора, может, чуть больше, но мы одолеваем лишь четыре сотни метров, а Патрик и Тед уже задыхаются.
– Намного сложней, чем раньше, – хрипит Патрик. – И это еще цветочки.
Они толкают и тянут коляску, а я
Дорога виляет змеей. Патрик из последних сил держит голову и руки параллельно земле, и дорогу ему указываем мы. Тед чувствует, что «толкачу» нужна передышка, и кричит спереди:
– Меняемся!
Патрик выставляет тормоз, но холм слишком крутой, и он не уходит – ждет, пока Тед снимет «сбрую» и подойдет к коляске сзади, и только потом отходит чуть в сторону. Тед хватается за ручки, наваливается – и я чувствую, как подаюсь назад. Он, спохватившись, давит сильнее. Мы переглядываемся. С пониманием.
На что мы подписались?
Патрик оборачивает поясной ремень вокруг Теда и крепит его к коляске. Тот улыбается и в шутку говорит:
– Упустим Джастина, так у него хоть якорь будет.
Мы смеемся, но немного нервно, – при мысли о том, как коляска покатится вниз по склону, а один из нас поскачет за ней, будто камешек по пруду. Совладав с нервами, продолжаем восхождение. Сотня метров, может, чуть больше, и Тед кричит:
– Эй, я как по мокрому бетону иду!
– Знаю! – кричит Патрик в ответ. – У меня туфли словно чугунные!
Бедра, икры, легкие – все горит от боли. Но мы идем вперед.
Час пятнадцать, и мы на вершине. Отдых. У Теда плотный график. Несколько минут, и ему пора на работу – и как только они с Патриком переводят дух, мы начинаем спуск.
На этот раз позади оба: Патрик тянет руль на себя, в противовес креслу, а Тед идет за ним, обвязавшись ремнем. Холм так крут, что коляска с каждым шагом норовит накрениться, а я смотрю прямо вниз и надеюсь, что ремни и карабины выдержат.
Проходим самый крутой участок, и Тед произносит слова, которых мы боялись:
– Извините, парни, мне пора на станцию.
Он снимает «сбрую», оборачивается к Патрику и, прежде чем бежать к машине, говорит:
– Не дрейфь, прорвемся!
Патрик устал. Подъем очень крут. Каким будет Камино, когда мы останемся одни? Видимо, вот таким. Все силы уходят на последние сотни метров: он откидывается, идет короткими шажками и держит всю тяжесть, не позволяя коляске укатиться, а я начинаю понимать, сколь о многом прошу друга.
Что мы делаем? А если это слишком?
Я вижу подножие холма и кричу, желая ободрить:
– Давай! Уже рядом!
Да, рядом. Пришли. Патрик, шатаясь, идет к фургону – достать мою коляску с электроприводом, – переносит меня с одного кресла на другое, и я чувствую, что его рубашка насквозь мокра от пота. Он совершенно истощен.
– Ну что? – спрашиваю я. – Мы готовы?
– Как никогда, – отвечает он.
6. Отбытие
Год подготовки, и этот миг пришел.
Я никогда не разлучался с семьей более чем на неделю. Теперь уезжаю на полтора месяца, и, конечно, волнуюсь, но превыше всего меня тревожит, как тут будут Донна и малыши. До вылета час, Бойсе – Париж, одна пересадка, – и лишь через шесть недель мы вновь увидим жен в Сантьяго-де-Компостела. Сейчас это больше похоже на вечность.
В кругу семьи мы на мгновение замираем, возносим молитву – сохрани нас в пути, Боже, дай нам разум, благослови милостью Твоей, – обнимаем на прощание родителей, жен и детей и идем к арке металлоискателя.
– Я позабочусь о нем, – это Джастин говорит Донне. – Сберегу.
– Знаю, – улыбается она.
Мы у арки. Трое моих детей плачут, и Камбрия – сильнее всех. Склоняюсь к ней, упираюсь лбом в ее лобик и осторожно касаюсь ее лица.
– Я тебя очень люблю!
– Пожалуйста, не уходи! – всхлипывает дочка.
– Шесть недель, и я вернусь, – заверяю я ее. – Мы будем в скайпе. И на «Фейсбуке» будем.
– Не уходи! – шепчет она, когда я снова ее обнимаю. – Не хочу!
– Знаю, – говорю я со слезами.
С нами уже вся семья, вихрь чувств.
– Я тебя очень люблю! – говорит на прощание Донна.
– Я тоже тебя люблю!
Рядом с Джастином старший брат, Райан. Плачет от гордости и радости. Дети обнимают отца. Лорен целует Джастина, и Кирстин помогает ей вытереть слезы.
Пока мы работаем над безопасностью, наш «трехколесный бэби-джоггер на гормонах» привлекает взгляды. Еще у кассы девушка спросила: «Эй, а зачем вам коляска в Париже?» Мы ответили. Она оторопела.
Вот и «безопасник» туда же.
– В жизни такого не видел, – говорит он про кресло Джастина. – Что, по горам?
– Ага, вроде того, – с улыбкой отвечает мой друг.
Сотрудник чуть склоняет голову и поднимает брови:
– Серьезно?
У ворот яркая, энергичная дежурная клеит на коляску бирки – без них не видать нам камеры хранения как своих ушей.
– А на кой вам вот это в Париже? – спрашивает она.
Мы говорим, и ее глаза распахиваются, как у оленя в свете фар.
– Ох ты ж… – и она едва успевает себя одернуть.