Я буду толкать тебя. История о путешествии в 800 км, о двух лучших друзьях и одной инвалидной коляске
Шрифт:
У меня уже в глазах мутнеет. Нашариваю ключ и открываю комнату. Скрипят петли, дверь распахивается, и нас приветствует порожек высотой с ладонь.
– Приступочек? – спрашивает Джастин. – Нет, правда? Приступочек?
Мы устало склоняем головы, начинаем нервно хихикать – и вскоре уже смеемся в голос от недосыпа и злости.
– Тихо! – цедит Джастин сквозь слезы. – Соседей перебудишь!
– Это я перебужу соседей?
Да когда же кончится этот день? Хватаю кресло из угла комнаты, ставлю его рядом с порожком, дотаскиваю кресло с Джастином до самой
– Все, конечная, – говорю я, тянусь через Джастина, откидываю одеяло и укладываю его в кровать. – Доброй ночи, Скиз.
– Доброй, Пэдди.
Сил нет. Мыслей нет. Я еще не таскал Джастина так часто за столь краткий срок. Спина ноет, в плечах бьется боль, голова пудовая. Звоню жене, говорю, что мы добрались, и хочу только одного: спать. Но душа решает иначе. Я не могу уснуть. Я сижу на краю кровати, слушаю, как медленно и глубоко дышит мой друг. Я восхищен его стремлением быть здесь и жить полной жизнью.
Ложусь и смотрю в потолок, сквозь тьму. И как он только живет в своей коляске? У него с телом хуже, чем у всех, кого я знаю, но свои дни он проводит ярче. Он неудержим.
А что держит меня? Что мешает мне жить так же?
Часть III. Камино-де-Сантьяго
7. А мне слабо?
Второе июня. Наше последнее утро в Байонне. По слухам, над Пиренеями буря и уже несколько дней льет как из ведра. На вокзале женщина у кассы говорит, что поезд до Сен-Жан, нашей отправной точки, остановили: оползень смыл пути. Либо найдем на чем проехать почти шестьдесят километров, либо оставим наивные надежды добраться до конца дня.
Туда идут несколько автобусов, но ни один не примет Джастина с коляской. Похоже, Европа для инвалидов как-то… в общем, не особо доступна. Терри и Майк уходят вперед. Пытаемся нанять машину, но с незнанием языка это непросто. Мой французский в лучшем случае жалок. Испанский Джастина бесполезен. Мы донимаем кого только можем и наконец находим утешение в мысли о том, что такси скоро будет.
Такси едет час. Это самый маленький «доступный» автомобиль, который я когда-либо видел – этакий горбатый «мини-купер». Картину завершает шофер – с дикой шевелюрой, как у безумного профессора, в растрепанной и замаранной одежде, но радостный как дитя и с лучезарной улыбкой. Опуская пандус на задке машины, он уверяет, что Джастин и коляска пройдут на раз – только наклонись да голову пригни. Но кресло идет туго. Приходится лезть в машину, тянуться через заднее сиденье и тащить его внутрь.
И даже с задвинутой подставкой для ног коляска с моим другом торчит из машины на полпальца.
Француз финальным толчком пропихивает ее в машину – и громоподобно пердит. Так громко не пердел еще никто в нашей жизни.
Мы хохочем как безумные, и он говорит, намеренно усилив акцент:
– О, какой конфуз!
Довольный своей шуткой, он выставляет большие пальцы – мол, класс, все круто! – садится за руль, запускает двигатель, и мы едем в Сен-Жан, к Теду и киногруппе, под рев из динамиков – The Cure, “The Lovesong”.
После часа в тесноте такси я понимаю, что чувствует сардина в банке. Наконец-то доехали! Да, мне не встать, не потянуться… но хоть повернуться и шеей подвигать могу!
В отеле снова крохотный лифт. Просим на время стандартную коляску и запираем мою в чуланчике внизу. В наш крошечный номерок вселились Терри, Майк и Тед, недавно приехавший в город. Пятеро на две кровати, места мало, и четверка сидит по койкам, а я в отельной коляске – прямо у двери. Как мне тебя не хватает, большая, удобная, столь благосклонная к инвалидам американская гостиница!
Терри и Майк решили, что в одиночку съемки не потянут, и вчера Майк сидел на телефоне, а теперь говорит: в Сен-Жан едут еще двое из их команды.
Да, парни вовлеклись. Незадолго до того, как мы покинули Штаты, они сказали, что оплатят съемку, даже несмотря на скудость средств. Но добавлять людей Терри и Крис не думали.
Несколько минут, и мы слышим стук в дверь. Патрик открывает. На пороге высокий стройный юный шатен – длинные волосы, глаза цвета небес и идеальная улыбка: вылитый Зак Эфрон.
– Привет, – говорю я. – А вы кто?
– Я Джаспер. Ваш оператор. – Он втискивается в комнату. – Майк звонил мне вчера. Я ехал на Маунт-Худ, кататься на лыжах. А он сказал, ему нужна помощь в обалденном испанском проекте.
– Он такой: «О, интересно», – вмешался Майк, – а я говорю: «О’кей, тогда сутки, и ты здесь».
– И вы в курсе, что мы делаем? – спрашиваю я.
– Не очень, но я тут! Так что за дело?
Все идут пройтись по Сен-Жан. Посвящаем Джаспера в суть затеи. Он в восторге. Они с Майком работали над фильмами про лыжников, там он и овладевал мастерством.
В отеле оставляем на Джаспера пуды видеотехники, которую собрал Терри, а сами идем в ближайший бар – набрать закусок в завтрашний поход. И уже на выходе из бара, у самого порога, я слышу незнакомый голос с сильным французским акцентом:
– Джа-а-стин?
Нам улыбается низенький жилистый брюнет с клочковатыми усиками.
– Я Робен – ваш водитель!
Робен – босниец и лыжник-профи. Снимался в фильме у Майка. Ассистент, водитель и знает три языка – испанский, французский и, ясное дело, боснийский.
Ближе к вечеру наша расширенная команда – четверка киноделов, Тед, Патрик и я – собирается за несколькими столиками в местной кафешке. Терри и Майк расписывают все прелести кинотехники, спорят, на каких дорогах лучше снимать, и мы начинаем немножко ерзать.
Солнце заходит за Пиренеи. Под холодное пиво и сытный ужин Патрик оглядывает всю киногруппу и говорит:
– Ребята, ваше дело – снимать. Но не помогайте нам. Ни за что. Вроде как вас нет, хорошо? Как будто вы мухи. Только с камерами.