Я буду толкать тебя. История о путешествии в 800 км, о двух лучших друзьях и одной инвалидной коляске
Шрифт:
До отправления меньше минуты. Терри и Майк загружают технику, садятся сами, а я отчаянно ищу помощи.
Двери закрываются, и поезд отъезжает. Вместе с нашей киногруппой. Я стою на платформе, и все, что я могу – это помахать на прощание.
– Ну, отстой! – Я нервно смеюсь и качаю головой.
Джастин просто улыбается и говорит:
– Пошли наверх. Может, выясним чего.
У стола справок мы объясняем, что и как, и одна из служительниц берет нас под опеку, дает нам билеты на следующий, он же последний, поезд в Байонну и заверяет, что лично обеспечит посадку. Снова сидим, снова ждем, снова
Удивительно, но в купе никого. Только мы. Я блокирую тормоз, креплю коляску и плюхаюсь на сиденье напротив Джастина. Он устало откидывается в кресле.
– Сколько нам ехать? – спрашивает он, подавляя зевок.
– Часов шесть.
– Занятный первый денек.
Признаюсь, веет сюрреализмом – мы в чужой стране, и у нас на двоих пара рюкзаков и коляска. Так-то Джастин путешествует с прикроватным комодом, креслом для душа и кучей других медицинских прибамбасов. Но не тащить же нам все это на Камино? Мы решили идти налегке – и взяли только то, без чего ну просто никак. Рюкзаки весят килограмм десять. Ну ладно, тринадцать. В каждом – спальник, по три пары трусов и носков, шорты, пара брюк, что превращаются в шорты, пара маек, пара рубашек, куртка, вязаная шапочка и водостойкая парка. Ну, еще шлепанцы. Туфли можно посчитать, хоть мы в них и обуты. Путеводитель, налобные фонари, наборчик инструментов для коляски, утепленные гамаши для Джастина… А, да. Про складной писсуар позабыл.
Еще давно, решив свести ношу к минимальной, мы позвонили по скайпу Крису и Терри. Идея «сурового» пути их вдохновила, но они сказали: с финансами у «документалки» ой как не ахти.
– Может, еще годик потерпим? – спросили Терри и Крис.
– Нет! – замотал головой я. – Мы не знаем, сколько осталось Джастину. Едем в этом году. Или с киногруппой, или без.
Завершив звонок, я обернулся к Джастину:
– Я же все верно сказал, да?
– Верно, – кивнул он.
– А ты сам как думаешь… сколько тебе осталось?
Как будто я желал услышать ответ!
– Без понятия, – просто вздохнул он. – Но если станет хуже, я ничего не сделаю. А хуже станет. Вопрос только, когда.
Близость смерти меняет взгляд на мир. Мы осознали это задолго до того, как ухудшилось здоровье Джастина.
Мы учились в начальной школе, когда в походе заболела моя мама. Ее тошнило, рвало, несло поносом, и еще была дикая слабость. Сперва казалось, она просто отравилась, но ночью случился приступ, и отец повез ее в больницу.
Врачи поставили диагноз – инфекционно-токсический шок, тяжелая бактериальная инфекция, резко ставшая смертельно опасной. Отцу сказали: не привези он ее, прожди чуть дольше, и она бы умерла в постели еще до утра.
Никогда не забуду, как видел ее на больничной койке, с иглами капельниц в каждой руке, истощенную, хрупкую. Врачи так волновались за обезвоживание, что внутривенная жидкость не капала, а текла. Мама три дня была в интенсивной терапии, а в больнице – еще восемь, и только потом смогла наконец вернуться домой.
Много лет меня пугало то, как близко мама оказалась к смерти. Страх потерять ее граничил с паранойей. Помню, однажды я пришел домой из школы, и наша машина стояла на аллее, но дома никого не было. Я впал в истерику и только потом увидел маму на заднем дворике: она полола сорняки.
Но со временем страх помог мне создать новое видение. Едва не потеряв мать, я понял: жизнь коротка, а время драгоценно. Живи на полную.
Несколько лет спустя маме Джастина диагностировали агрессивную форму рака молочной железы. К счастью, химиотерапия и мастэктомия спасли ей жизнь. Но, как и я, Джастин быстро научился не воспринимать ни минуты как должное.
Мы видели наших матерей на грани смерти. И теперь, когда мой лучший друг у последней черты, все чаще приходит мысль: а если я умру прямо сейчас? Когда погаснет мой свет, буду ли я сожалеть о прожитых днях – или стану гордиться тем, чего я достиг?
Близится полночь. Поезд почти у Байонны. Мы оба на грани бреда. Мы не спали тридцать пять часов.
Терри и Майк ждут на вокзале. Вместе идем по темным улицам до отеля. Сил больше нет. Джастину отчаянно нужна кровать. Хоть какая-нибудь. Хоть койка. Вот и гостиница. Дошли. Стойка регистрации. Наш номер на четвертом этаже. Идем к лифту.
Он метр на метр.
Сажаю Джастина на скамейку в вестибюле. Коляска не влезет, как ни складывай.
Я опускаю руки. Все, конец. Я проиграл. Мне плохо. Сажусь рядом с Джастином. Прямо напротив нас девушка-француженка за стойкой, свидетельница драмы, начинает лопотать – ой, извините, что так вышло… Я так устал, что едва понимаю, о чем она.
Она все болтает. Джастин смотрит мимо нее и видит офисное кресло на колесиках.
– А можно нам ваше кресло? – спрашивает он.
– Oui! Да, конечно! – любезно говорит она.
Я вытаскиваю новую «коляску». Ставлю ее рядом со скамейкой. В глазах Джастина одна только усталость. Понимаю его. Я и сам на пределе.
Свожу плечи и, точно в замедленной съемке, из последних сил поднимаю Джастина и сажаю его на кресло. Коляску запираем в комнатке на первом этаже и входим в лифт – он еще из древних, где надо закрывать за собой ворота. Джастин не может двинуть руками, и я еду с ним. В крохотной кабинке двоим с рюкзаками и офисным креслом не развернуться. Втискиваюсь в лифт к другу, брюхом в лицо. Мы полтора дня в дороге, мы не спали, и хотя ни одного из нас не назвать идеалом гигиены, ему явно достался проигрышный билет.
– Слушай, вот ты потный! – говорит он, морща нос.
– Да знаю, – признаю я. – Сам чую.
Лифт, скрипя, идет бесконечно долго. Но он доходит: четвертый этаж. Вытаскиваю Джастина в зал. Колесики цепляются за толстый ковер, от долгих лет верной службы идущий волнами. Кресло крутится, Джастина мотает как флюгер в грозу, и я едва успеваю схватить его за плечи и удержать, не дав упасть на пол.
Ясное дело, наша комната – самая последняя по коридору, за углом от лифта. Медленно и осторожно я то тащу кресло, то толкаю, иногда иду спиной вперед, и Джастин, глядя через мое плечо, дает указания. Наконец-то угол! Сворачиваем налево. Еще десять метров, пара-тройка опасных «звоночков» на свалявшемся ковре, и мы у двери.