Я буду толкать тебя. История о путешествии в 800 км, о двух лучших друзьях и одной инвалидной коляске
Шрифт:
– Можно подумать, я в их жизни первый по горам на коляске катаюсь, – говорит Джастин, когда мы идем к трапу. – Ну да, восемьсот километров, и что?
В дверях самолета я переношу Джастина в особое кресло у прохода – маленькое, тесное, – закрепляю друга ремнями и вынимаю из коляски быстросъемные штифты – сложить руль и убрать ножную подставку. Наше «кресло-вездеход» после таких мер весьма «худеет», и его забирает наземная бригада, а я иду в самолет, кладу рюкзаки и подушку Джастина в верхние отсеки и поднимаю друга – перенести его на сиденье.
Да, тут,
Ну, вот и сели. Всех дел минут на десять.
Несколько часов, и мы в Сан-Франциско. Пересадка. Все то же, только в обратную сторону. Снимаю сумки, жду кресла, пересаживаю Джастина, выкатываю его из самолета, фиксирую опоры для ног и руль на «коляске-вездеходе», снова пересаживаю Джастина – и снова жду самолет. Дождался. Провезти друга по трапу. Повторить.
Вот полетим в Париж, там в самолете и расслаблюсь. После наших совместных странствий я почти все делаю на автомате, но из-за всех этих телодвижений я постоянно на нервах. Все, сели. Слава богу, летим в конечный пункт. С этими пересадками или коляску поломаешь, или забудешь что.
До Парижа одиннадцать часов. Масса времени для отдыха.
Музыка. Фильмы. Сон. Ага, разбежался. Поспишь тут, как же. Сердце скачет как бешеное.
– Слушай, мы это делаем, прикинь! – говорит Джастин.
– Знаю. Не верится, да?
Он на миг умолкает. Но только на миг.
– Ты как? Волнуешься? Боишься?
– Да знаешь, не пойму.
Я надеваю ему наушники, помогаю найти фильм и уставляюсь перед собой, в экран на спинке сиденья. Листаю ленты, одну за другой, но даже не воспринимаю названий. Я все еще в аэропорту Бойсе.
Впервые я увидел Донну в самый первый день в Северо-Западном Назорейском колледже. Она играла в какую-то игру – часть «недели знакомства» у новичков. Наши взгляды встретились, и она улыбнулась так широко, что я впервые понял смысл слов «улыбаться глазами».
Через пару-тройку дней я пригласил ее на свидание. Большую его часть мы просидели на скамейке у библиотеки студгородка.
– На кого учишься? – спросил я.
– На учителя.
– Правда? – Я придвинулся к ней. – У меня папа и мама – учителя. А что вами движет?
– Не знаю, – покачала головой она. – Просто всегда знала, что буду это делать. А ты?
– Я на биолога учусь. Но так-то чем займусь, пока не знаю.
Часы свидания пролетели как мгновение, и когда я провожал ее обратно в общежитие, я потянулся к ее руке, а она – к моей.
На прощание мы поцеловались, и она вдруг посмотрела прямо мне в глаза и улыбнулась так же, как и тогда, при первой встрече. Я влюбился мгновенно. И очень сильно.
Роман наш длился все те годы, что мы учились, и вел к очевидному вопросу. Я идеально все спланировал. Мы провели тот день в походе в горы Уоллова, а когда возвращались, я встал на колено прямо посреди пешеходного мостика. Доски разделяли дыры толщиной в палец, внизу стремительно неслась река, и я, предлагая ей руку и сердце, думал только об одном: не урони кольцо! Не урони кольцо!
К счастью, не уронил, и она сказала «да»!
Мы поженились 28 июня 1997 года. Шафером моим, ясное дело, был Джастин.
Свадьбу играли в кругу семьи и друзей, и я был на седьмом небе от счастья, хотя и думал: только бы все не испортить! Наш медовый месяц прошел на острове Ванкувер в Британской Колумбии, а потом мы обосновались в Сиэтле. На рынке труда моя степень по биологии была всем до лампочки, так что мы перебрались в Ванкувер, штат Вашингтон, и я подался в грузчики, пока Донна искала работу по специальности – в начальной школе.
Она проработала год, прежде чем я решил, что мне пора переучиться. Мы вернулись в Айдахо, и я снова поступил в Северо-Западный Назорейский колледж, а Донна устроилась в школу. Потом, получив «второе среднее», я несколько лет преподавал в школе, но это было «не то», и я пошел учиться в третий раз – на медбрата.
После курсов я несколько лет ухаживал за лежачими больными. Почти у всех были проблемы с ногами. В конце концов нарисовалась должность в районной поликлинике – реабилитировать пациентов с травмами позвоночника. Всегда готовый к новым испытаниям, я подал заявку, меня взяли, и я завертелся как белка в колесе, ублажая и начальство, и хирургов: вел истории болезни, принимал жалобы и от больных, и от врачей, улучшал практический подход, строил новым клиникам финпланы, расширял программу услуг…
И теперь, спустя четыре года, после двух повышений по службе и бессчетных 70-часовых рабочих недель, я, до смерти уставший, издерганный, вечно оторванный от жены и детей, – оставляю семью на полтора месяца и улетаю за океан.
Что я творю?
Еще три фильма, пара трапез, несколько часов музыки, и мои веки наконец начинают опускаться – аккурат на парижской взлетке.
Съемочная группа летит с нами – Терри из emota, Inc. и Майк, вот уже две недели как вступивший в наши ряды. Сойдя с самолета, мы все идем на вокзал – сесть на поезд и ехать на юго-запад Франции, в Байонну. Там мы проведем несколько дней, отдохнем, приноровимся к новому графику и начнем наше паломничество.
Уладив все с билетами, идем к справочной – убедиться, что на платформе есть лифт или пандус и Джастин сможет сесть на поезд. Нас наперебой уверяют: все хорошо, обо всем позаботились. Сидим, ждем, набираемся сил: Джастин – в кресле, я – на скамейке рядом. Платформы – уровнем ниже.
Время близится, спешим к лифту с рюкзаками. Тот спускается целую вечность, и когда о нашем прибытии на платформу возвещает мелодичное «динь», поезд уже на станции.
– А где пандус? – спрашиваю я.
– Нет тут пандуса, – говорит Джастин. – И лифта нет.