Я был на этой войне (Чечня-95)
Шрифт:
Прикладываюсь вновь к автомату. Для подствольника осталось всего две гранаты. Перехожу на патроны. Толком не видно, но стреляю. Из-за содат, поднявшихся с первого этажа и подвала, становится тесно. Никто не хочет остаться в стороне. Всем хочется приложить руку к уничтожению этого осиного гнезда. Если бы еще после этого закончилась война, было бы просто замечательно! Но, насколько я узнал этот народ, он будет биться за каждый дом, вести партизанскую войну до последнего гражданина свой родины. А для чего и за что мы здесь воюем? Мстим за своих товарищей и тех русских — ненавижу слово «русскоязычные» —
Вдруг мою левую щеку что-то обжигает. Мгновенно хватаюсь за нее. Ничего страшного, просто кто-то окатил меня горячими стреляными гильзами. Еще раз тру щеку и, стараясь не обращать внимания на боль, продолжаю стрелять. У меня осталось всего полмагазина в автомате и еще один «короткий» в кармане бушлата. А также по карманам около двадцати патронов россыпью. Скоро придется временно выходить из боя. У Юры, который тоже стреляет рядом, не больше. Эх, говорила же мне мама: «Учи английский, сынок!» Как я ни экономил патроны, но затвор сухо щелкнул один раз, а через пятнадцать минут — и второй. Попросил у окружавших меня солдат патронов, но все отвечали, что нет. Судя по их азартным рожам, я предположил, что им просто жаль расставаться с ними. Непосредственной угрозы моей жизни не было, и поэтому они не дали. Жмоты! Все — я «пустой», надо выходить из боя. Крикнул об этом Юре. Он кивнул и ответил, что сам через пару минут закончит и догонит меня.
С трудом растолкав мешавших друг другу солдат и офицеров, я выкатился в свободное пространство коридора. Решил подождать Юру, а затем идти дальше. Вот и показался Юра. Он был возбужден:
— Как, Слава, мы дали этим гадам просраться?
— Великолепно.
— Как ты сам?
— Не дождешься!
— Как это?
— Есть анекдот, — начал рассказывать я Юре по дороге на первый этаж. — У старого еврея спрашивают: «Как здоровье, Абрам?» А тот отвечает: «Не дождетесь!» Вот так и я. Как бы пакостно ни было на душе, постоянно всем отвечаю как тот старый еврей.
— Оригинально.
— Когда есть злость, то появляется задор, хочется биться за свое. А если я буду плакаться тебе, что, мол, все хреново, то пользы не будет. Вот представь себе, что я начну жаловаться на войну и ее бессмысленность. Ты же ее остановить не сможешь, а про меня подумаешь, какой я чудак на букву "м".
— Неплохо, Слава. Мне нравится. А ты знаешь, что такое «мудак»?
— Мудрый армейский командир?
— Знаешь.
— Не первый год в армии. Сейчас мы с тобой будем ржать до колик, если внизу патронов не найдем. Животы от хохота надорвем.
— Да пошел ты!..
— А кто нам боеприпасы подвезет? Ты хоть транспорт с Большой земли видел? — для нас сейчас место в трехстах метрах от Дворца казалось глубоким тылом.
— Что делать будем?
— Попытаемся у раненых отобрать. Им-то уже вроде как ни к чему, а нам пригодится.
— Слава, тебя послушать, так ты ради патронов пойдешь могилы раскапывать?
— А ты?
— Пойдем. Мы же не золотые коронки идем выдергивать. А там, глядишь, может и помощь подойдет. У них разживемся.
— Дурдом, Юра! Чтобы воевать, мы идем забирать патроны у раненых и мертвых! Как будто нам с тобой это надо! Рассказать нормальному гражданскому — не поверит. Скажет, что мы врем!
— Так поэтому и не говори.
— И не скажу. Ладно, идем.
Мы спустились на первый этаж и пошли бродить по нему в поисках боеприпасов. Иногда спотыкались об оружие, но когда его рассматривали, то убеждались, что из него уже вынули патроны. Когда спрашивали у немногочисленных бойцов, которые наблюдали за перемещениями людей на площади, те спокойно отвечали, что ждут, когда прибегут свежие силы, вот, мол, у них мы и возьмем. В подвале, по их словам, также уже не было ничего. У раненых и убитых отобрали все, что можно было взять. Значит, не мы одни охотники за боеприпасами.
Мы с Юрой начали психовать. Наверху, судя по выстрелам, шел нешуточный бой, а мы здесь как последние трусы сидим. От избытка чувств я начал ходить по вестибюлю первого этажа, отчаянно пиная весь мусор, что попадался под носок моего ботинка. Юра с мрачной физиономией наблюдал за происходящим на площади. Судя по его реакции, ничего хорошего не происходило. Перестрелка на площади была очень оживленной.
По лестнице послышался грохот башмаков. Я пошел посмотреть. Несли двух бойцов. «Двухсотые». У одного оторвана ступня и часть голени, а второй, казалось, был разорван на части.
— На гранату лег. Сам. Нас закрыл. А Сашке не повезло, рядом стоял. Вот ногу и снесло, — ответили бойцы с дрожью в голосе на мой немой вопрос.
— Патроны их где? — несмотря на весь трагизм ситуации спросил я.
— Наверху сразу разобрали.
— Жаль.
— У всех мало осталось. Сейчас вроде вперед немного продвинулись. Может, у духов заберем.
— Блядь! Все как в сорок первом. Добудьте себе оружие у врага в бою. Тьфу, блядь!
— Да не кипятитесь вы так, — один из несших останки солдат смотрел на меня как на сумасшедшего. — Хотите, я вам свои патроны отдам?
— Хочу! Давай.
— Возьмите, — солдат достал из подсумка пару магазинов и протянул мне.
— Спасибо, брат! С меня бутылка!
Бойцы пошли дальше, в подвал.
Я посмотрел на контрольное отверстие, что на магазине. Там виднелся капсюль патрона. То же самое и было на втором магазине. Значит, полные. Шестьдесят патронов. Не густо, но хоть что-то. Я хотел поделиться с Юрой. Но скажу честно, читатель, есть такое армейское выражение: «Жаба задавила». Жадность человеческая. За Юрку жизнь отдам, но тут жалко. Что такое шестьдесят патронов? Тьфу! На две минуты хорошего боя. А если делить их пополам, то и на столько не хватит. Жадность и азарт — не самые мои лучшие качества. Но такой я есть.
Легко я взбежал наверх. Куда только делись апатия и усталость. Наверное, у меня что-то с головой не в порядке. Все вокруг были спокойные, уравновешенные, усталые, а я как молодой боец-салабон рвался в бой. Дурак, наверное?! Бывает.
Вперед, вперед! Темп, скорость, только вперед! Пока мы с Юрой бродили в поисках патронов, наши отбили лестничный марш и уже подбирались к площадке третьего этажа. Пробиться в первые ряды было непросто. Залегли на полу и стреляли вверх. Опять не было видно конкретного противника. Ни мы, ни духи не видели друг друга. Как только началось перемещение, я вклинился и вместе с группой бросился вперед.