Я был на этой войне (Чечня-95)
Шрифт:
А затем приехал вновь наш знакомый подполковник из Ханкалы. На этот раз мудила прибыл не один, а притащил с собой рзведроту. Испугал ежа голой задницей! В темноте послышался окрик часового:
— Стой! Пароль три!
— Представитель Ставки подполковник Сергеев.
— Стой!
— Я сказал, что я представитель Ставки! Позови начальника караула!
— Стой! Стрелять буду!
— Стою! Позови начальника караула!
В темноте послышался звук шагов и голос начальника караула:
— Представитель ко мне, остальные на месте!
— Это вы мне командуете «Ко мне»?! — в темноте послышался возмущенный голос мудака-подполковника.
— Вам.
— Иду. Я еще разберусь с вами!
— Без разговоров ко мне. Пароля не знаете, а все туда же. По ночам права качать. Много вас таких в Сунже плавает кверху брюхом.
— Где командир? Я приехал лично посмотреть, как исполняется приказ об уничтожении спиртного.
Он вошел в круг света, где было человек сорок офицеров. За ним молча, тенью следовали привезенные разведчики. И хоть на первый взгляд численное преимущество было на их стороне, не надо забывать, что в темноте стояло еще два батальона. Пусть и неполного состава, но закаленные в боях, знавшие, что офицеры их не подведут, не спрячутся за их спинами, жизнями. А вот сумеют ли разведчики из Ханкалы то же самое сказать про этого паркетного подполковника? Вряд ли. И, судя по напряженным лицам разведчиков, они не были в восторге от перспективы биться со своими из-за прихоти москвича. С одной стороны приказ, а с другой — свои, «махра».
Подполковник гоголем вошел в круг света. Форма новая, рожа сытая, чистая, гладко выбритая, ручки белые, ногти не обломаны, во взгляде блеск, тяга к жизни и командованию. Наполеон в миниатюре. В натуре. Грудь колесом. Белой полоской светится в полумраке подворотничок. Офицер с картинки или хренового ура-патриотического фильма. А ля командир полка, минимум — комбат. Красивый, подтянутый, умный, вот только на людей ему наплевать. Положит и полк, и батальон, лишь бы только прогнуться, чтобы заметили, наградили. Страшный человек. Вот и сейчас чувствуется во взгляде превосходство, властность. Будь его воля, то обвинил бы нас сейчас в саботаже и расстрелял бы без суда и следствия. А потом гордился бы этим поступком до самой могилы. И совесть бы не мучила. Ему бы заградотрядом в сорок первом командовать, вот там он проявил бы все свои таланты. А еще лучше — штафбатом.
Встретили его молчанием. Некоторые офицеры, спокойно выдержав его взгляд, отвернулись и намеренно громко начали обсуждать прошедшие бои. Особенно громко обсуждали бестолковые приказы из Ханкалы. Остальные офицеры также отвернулись и демонстративно разливали коньяк и, чокаясь, пили. Вот этого не выдержал уже московский шаркун. Завизжал как недорезанный поросенок, срываясь на фальцет:
— Прекратить пьянку!
Реакции ноль. Никто даже не повернул головы в его сторону. Но только повисла напряженность в воздухе. Напряглись спины. Некоторые начали поправлять оружие. В темноте прозвучало несколько сухих щелчков, кто-то снял автоматы с предохранителей. Были это участники вечеринки или прибывшие разведчики — неизвестно. Но именно эти щелчки стегнули по ушам, и почти одновременно с ними разговоры смолкли, и офицеры быстро повернулись в сторону непрошеного гостя.
— Немедленно прекратить пьянку и разойтись по подразделениям, в случае неповиновения у меня есть полномочия вас арестовать и препроводить на гауптвахту! — он сам собой любовался, упивался собственной персоной, светился от важности.
— Пошел на хрен! — раздалось из темноты.
— Кто это сказал? Кто посмел? — «подпол» подпрыгнул на месте.
— Ты кого хочешь арестовать, сынок? — спокойно, не повышая голоса, поинтересовался полковник из внутренних войск, подходя к москвичу. — Меня? Полковника? Ты, сопляк?
Глава 20
В армии только очень уважаемым людям позволяется называть своих подчиненных «сынками». По отношению к подполковнику это было неслыханное оскорбление. Что обозвать «сынком», что в рожу плюнуть — одинаково.
— Только попробуй — мой полк через полчаса раскатает тебя и твою Ханкалу по бревнышку. Ты на кого орешь? Здесь почти все командиры частей, что воюют в Грозном. А ты где, подполковник, воюешь? С кем воюешь? С нами? Значит, ты дух! Разве не так? Переговоры непонятные с духами ведете. Шушукаетесь у нас за спиной. Предатели!
— Вы демагогию не разводите! Мне приказано разогнать вашу пьянку, а кто будет сопротивляться — доставить в Ханкалу.
— Рискни здоровьем и собственной карьерой.
— Вы мне угрожаете?
— Здесь почти полсотни офицеров, все они большие или маленькие командиры. Завтра мы напишем рапорта. Каждый по одному рапорту, где укажем, что прибыли на совещание по взаимодействию, а тут ворвался пьяный подполковник, оскорбил часового, начальника караула, а затем пытался командовать командирами частей и их офицерами. Как тебе такая перспектива? У тебя есть письменный приказ на наше задержание и доставку в Ханкалу?
— Нет, — до подполковника, кажется, начало доходить, во что он вляпался.
— Если нет, то когда будут разбираться, докажут твое самоуправство, и придется ехать тебе командовать очень далеко от Москвы. А там мы тебя встретим. И вот тогда, сынок, — полковник сделал особый упор, особое ударение на «сынке», — мы с тобой поговорим о долге, совести, приказе и офицерской чести.
— Мне приказано, чтобы не было никакой пьянки, — опять начал гнуть свое подполковник. Только не было в его голосе уже прежних повелительных ноток.
— А кто пьет, сынок? — вновь ударил по его самолюбию вэвэшный полковник. — У нас совещание по отработке взаимодействия. Вопрос тактический, оперативный, поэтому нет смысла приглашать представителей cтавки.
Этот самый представитель стоял как оплеванный. Жизни ему теперь не будет. Разведчики и мы все расскажем, как его поставили на место, надавали словесных пощечин, а ему нечего возразить. Плечи его опустились, взгляд уперся в землю, злость кипела в нем. Он был готов нас порвать, расстрелять, сожрать. Но его облил с ног до головы помоями полковник, разведчики, что стояли у него за спиной, также не были на его стороне, да еще из темноты выдвигались бойцы и плотной стеной безмолвно окружали всех, включая и разведчиков. Это с одной стороны, а с другой, в случае чего, Ролин от него открестится. Москвич развернулся на каблуках и пошел прочь, за ним пошли разведчики. Вскоре в темноте взревели двигатели, и машины уехали. Напряжение спало. Все начали громко обсуждать происшедшее и хвалить полковника. Тот снисходительно принимал поздравления. И только заметил, что этот идиот ради собственной карьеры поперся в ночь. Сам сгинет и людей погубит. Идиот. Ради собственной карьеры может загубить много невинных жизней. На засаду напорется. И все.