Я дрался на Т-34. Книга вторая

Учитывая достаточно большой и стабильный интерес к книгам серии «Я дрался…» и сайту «Я помню» www.iremember.ru, я решил, что вместо вступления к этой книге изложу немного теории научной дисциплины, называемой «устная история». Думаю, это поможет корректнее отнестись к рассказываемым историям, понять возможности использования интервью в качестве источника исторической информации и, может быть, подтолкнет читателя к самостоятельным исследованиям.

«Устная история» — крайне расплывчатый термин, которым описываются такие разноплановые по форме и содержанию действия, как, например, запись формальных, отрепетированных рассказов о прошлом, передаваемых носителями культурных традиций, или историй о «старых добрых временах», рассказываемых бабушками и дедушками в кругу семьи, а также создание печатных сборников историй разных людей.

Нужно понимать, что устная история движима не столько стремлением к поиску фактов, сколько интерпретаций событий. Если все же попытаться дать

определение этой науке, то устная история — это сознательно выстроенный исходно предназначенный для записи разговор двух людей о различных аспектах прошлого, имеющих (в понимании обеих сторон) историческое значение. Несмотря на то, что разговор имеет форму интервью, в котором один (интервьюер) задает вопросы другому (информанту), устная история по своей сути — диалог. Вопросы интервьюера являются продуктом его знаний и исторического интереса и вызывают соответствующий ответ информанта, полнота которого зависит от желания рассказать и ощущения важности вопроса. В свою очередь ответ информанта позволяет интервьюеру четче сформулировать вопрос, постараться добиться полноты ответа или, сменив вопрос, подойти к желаемому ответу с другой стороны. В основе наиболее информативных интервью лежит не только правильно сформулированная цель, готовность интервьюера и информанта к интервью, их психическое и физическое здоровье, но и те взаимоотношения, которые возникают между интервьюером и информантом. Интервью — это во многом рассказ о прошлом, сформированный в настоящем под воздействием не только содержания самого рассказа, но и временного контекста, в котором он рассказан. Каждое интервью — это, с одной стороны, реакция на конкретного человека и набор его вопросов, с другой — внутренняя потребность информанта поделиться своим опытом. Таким образом, можно смело говорить, что устная история — это результат взаимодействия интервьюера и информанта в момент встречи для записи интервью.

Сам термин возник не так давно, но не вызывает сомнений, что это наиболее древний способ изучения прошлого. Ведь в переводе с древнегреческого «хисторио» означает «хожу, расспрашиваю, узнаю». Одним из первых системный подход к устной истории был продемонстрирован в работе секретаря Линкольна Джона Николэя и Уильяма Херндона, которые сразу после убийства 16-го президента США проделали работу по сбору воспоминаний о нем. Эта работа включала в себя в том числе и интервьюирование людей, близко знавших и работавших с ним. Однако большинство работ, выполненных до появления аудио — и видеорегистрирующей аппаратуры, с трудом можно подвести под определение «устная история». Хотя методология проведения интервью была более или менее отработана, отсутствие аудио — и видеозаписывающих устройств обуславливало использование записей от руки, что неизбежно ставит вопрос об их точности и совершенно не передает эмоциональный настрой интервью. Кроме того, большинство интервью были сделаны спонтанно, без каких-либо намерений создать постоянный архив.

Большинство историков рассматривают начало устной истории как науки с работ Аллана Невинса из Колумбийского университета. Невинс был инициатором систематической работы по записыванию и сохранению воспоминаний, имеющих историческую ценность. Работая над биографией президента Говарда Кливленда, Невинс пришел к выводу о необходимости интервьюирования участников недавних исторических событий для обогащения письменных источников. Свое первое интервью он записал в 1948-м. С этого момента началась история Columbia Oral History Research Office — крупнейшей коллекции интервью в мире. Первоначально сфокусированные на элите общества, интервью все больше стали специализироваться на записывании голосов «исторически молчащих» — этнических меньшинств, необразованных, а также тех, кто считает, что ему нечего сказать, и т. д.

В России одним из первых устных историков можно считать доцента филологического факультета МГУ В. Д. Дувакина (1909–1982). Будучи исследователем творчества В. В. Маяковского, первые свои записи В. Д. Дувакин сделал, беседуя с людьми, знавшими поэта. Впоследствии тематика записей значительно расширилась. На основе его коллекции магнитофонных записей бесед с деятелями отечественной науки и культуры в структуре Научной библиотеки МГУ в 1991 году был создан отдел устной истории.

Для историков интервью является не только ценным источником новых знаний о прошлом, но и открывает новые перспективы интерпретации известных событий. Интервью особенно обогащают социальную историю, давая представление о повседневной жизни, ментальности так называемых «простых людей», которое не доступно в «традиционных» источниках. Таким образом, интервью за интервью создается новый пласт знаний, где каждый человек действует осознанно, на своем уровне принимая «исторические» решения.

Разумеется, не вся устная история подпадает под категорию социальной истории. Интервью с политиками и их сподвижниками, крупными бизнесменами и культурной элитой позволяют открыть подноготную произошедших событий, раскрывают механизмы и мотивы принятия решений, персональное участие информанта в исторических процессах.

Кроме того, интервью иногда просто хорошие истории. Их специфичность, глубокая персонификация и эмоциональная насыщенность делают их легкими для чтения. Аккуратно отредактированные, с сохраненными индивидуальными речевыми особенностями информанта, они помогают воспринять опыт поколения или социальной группы через личный опыт человека.

Какова же роль интервью как исторического источника? На самом деле несогласованности и конфликты среди индивидуальных интервью и между интервью и другими свидетельствами указывают на неотъемлемо субъективную природу устной истории. Интервью — это грубый материал, последующий анализ которого совершенно необходим для установления истинности. Интервью — это акт памяти, наполненной неточной информацией. Это неудивительно, учитывая, что рассказчики сжимают годы жизни в часы рассказа о ней. Они часто озвучивают названия и даты неправильно, соединяют разные события в единый случай и т. д. Конечно, устные историки стараются сделать рассказ «чистым» путем исследования событий и правильного подбора вопросов. Однако наиболее интересно получение общей картины событий, в которых акт запоминания был совершен, или, другими словами, социальная память, нежели изменения индивидуальной памяти. Это одна из причин, по которой интервью — не простой материал для анализа. Хотя информанты говорят о себе, то, что они говорят, далеко не всегда совпадает с действительностью. Восприятие рассказываемых историй буквально достойно критики, поскольку интервью, как и любой источник информации, должно быть взвешенным — не обязательно то, что красочно рассказывается, является таким на самом деле. Если информант «был там», совершенно не значит, что он отдавал себе отчет в том, «что происходит». При анализе интервью первое, на что надо обратить внимание, — это надежность рассказчика и актуальность/достоверность темы его рассказа, плюс личная заинтересованность в интерпретации событий тем или иным образом. Достоверность интервью может быть проверена при сопоставлении с другими рассказами на сходную тему, а также документальными свидетельствами. Таким образом, использование интервью как источника лимитировано его субъективностью и неточностью, однако в сочетании с другими источниками расширяет картину исторических событий, внося в нее личностный оттенок.

Все вышесказанное позволяет рассматривать интернет-проект «Я помню» и его производные — книги серии «Я дрался…» — как часть работы по созданию коллекции интервью с ветеранами Великой Отечественной войны. Проект был инициирован мной в 2000 году как частная инициатива. Впоследствии он получил поддержку Федерального агентства по печати и издательства «Яуза». На сегодняшний день собрано порядка 600 интервью, что, конечно, очень мало, учитывая, что только на территории России живы еще порядка миллиона ветеранов войны. Нужна ваша помощь.

Артем Драбкин

Перед войной я жил в городе Электросталь, там окончил школу и поступил на завод работать электромонтером. В начале 1941 года я подал рапорт и был зачислен в инженерное автомобильно-техническое училище, располагавшееся рядом с городом Горький, в Гороховецких лагерях. Там война меня и застала.

Поначалу, как я уже сказал, училище было автомобильно-техническим. Учеба начиналась с езды на велосипеде. Кто не умел — должен освоить. Сдавший практическую езду пересаживался на мотоцикл, а уже с него на ГАЗ-АА и ЗИС-5. На них проходили практику вождения. Помню, стартером пользоваться не разрешали: заглохло — вылезай, крути ручку. В 1942 году наше училище реорганизовали в танковое. Пришлось проходить отборочную комиссию. Не могу сказать, что отбор был строгий: руки, ноги, голова есть — годен. Я вот, например, высокого роста. Меня уже после войны спрашивали: «Как ты в танк-то залезал?» — а я говорю: «Есть такая присказка: „Были у деда пчелы как волы. — Да как же они в улей лезли? — Как? Пищали, но лезли“». Вот так и я — пищал, но лез. Ничего не сделаешь — война! Из нашего училища всего человек 7 или 8 перевели в другое автомобильно-техническое училище.

Мы, конечно, сразу стали проситься на фронт — сидеть дальше за партой не хотелось. Начальник училища генерал Раевский говорил: «Все вы проситесь на фронт… Ну что? Ну приедешь и в крайнем случае будешь заряжающим. Что ты сможешь сделать? А окончив училище, вы будете командирами. Сможете грамотно воевать. Уже столько проучились, уже почти готовые офицеры, а вы хотите уходить!» Начальник политотдела подполковник Прохоров и другие офицеры поговорили с курсантами, и мы остались.

Учили нас так себе. Изучали мы танки Т-26, БТ-5, БТ-7, Т-37, Т-38. Практики вождения давали мало. Стрельбы тоже. Большую часть времени мы отрабатывали тактику взвода и роты «пешими по-танковому». Училище было переведено в город Ветлугу Горьковской области. Зима. Место не оборудовано. Сделали «столовую»: на улице поставили столы, на них замороженный хлеб. Русский человек выносливый, может горы своротить… Снегу — по грудь. Мороз, а мы в шинелях и буденовках. Меня, как самого рослого, пускали впереди прокладывать дорогу. Мы поначалу завидовали тем, у кого сапоги были, а потом перестали — снег за голенища попадает и тает, а у кого ботинки с обмотками — ноги сухие. Тяжело было! Но кормили хорошо, курсантский паек выдерживался. Масло сливочное было. Люди не пухли, люди были здоровые, болеть почти никто не болел, несмотря на то, что в таких тяжелых условиях учились. Можно было подработать в колхозе. Пару бревен отвезешь — тебе дадут картошки.