Я дрался в СС и Вермахте
Шрифт:
Дорогие родители и Лотта!
Пишу вам вот уже в четвертый раз. Новостей о себе не слишком много. Я здоров и все у меня нормально. За меня не беспокойтесь. Наверняка вы уже получили мою третью по счету открытку. Так как адрес мой изменился, прошу вас еще раз прислать ответ на все вопросы, которые я вам задавал. Мне о стольком хочется вас расспросить, что лаже и не знаю с чего начать. Что именно добралось из того, что я вам высылал? Фото, одежда, книги, еще какие-нибудь и мелочи?.. Очень хорошо разбирался в моих вещах. Вы о нем хоть что-то слышали? Возможно, я уже скоро буду с вами. Тогда вот все и выяснится и упростится. Мне страшно недостает музыки, хотя мы не лишены ее совершенно. Вложите фотографию. У меня больше фотографий не осталось.
Привет вам большой от меня и вот мой новый адрес. Привет и семье… В… И всем всем знакомым.
— Работа в лагере была добровольной или принудительной?
— И да, и нет. До 1946 года офицеры были освобождены от работы. Потом появился национальный комитет «Свободная Германия» и потребовал
— Кормили нормально?
— В ноябре 1944 года мы пришли в лагерь номер 1050 в Грязовеце. Там нам дали большую, около пяти литров консервную банку «Оскар Майер». Больше никаких приборов, ни ложек, ни вилок, у нас не было — нас ведь от всего «освободили». В этой банке нам дали наш первый рыбный суп. Из этой консервной банки на нас смотрело больше рыбьих глаз, чем было наших глаз, смотревших в банку. Рыба была сварена целиком, нечищеной вместе с картошкой или картофельными очистками. Два дня мы держались, не ели, потом съели. В лагере 1050 находились офицеры и около 300 солдат, работавших на кухне. Они хорошо жили. Вот раскладка продовольствия немецких пленных. Она соблюдалась в рамках того, что было в наличии. У солдат было базовое снабжение, у офицеров снабжение было другим. В Советской Армии было два типа кухонь — одна для солдат, другая для офицеров. Д ля нас это было непонятным. В немецкой армии была одна кухня, и все, начиная с генералов, снабжались оттуда.
— Вы писали домой в Германию из лагеря?
— Да, как передовики производства мы получили разрешение посылать письма домой полевой почтой один раз в два месяца. Получали и ответные письма.
— В лагере была русская администрация и была немецкая. Кто входил в немецкую администрацию?
— Немецкая администрация была из антифашистов.
— Можно ли говорить, что пленные «сталинградцы» были своеобразной элитой?
— Нет. В лагере 1050 я познакомился с группой, попавшей в плен под Сталинградом. Они меня научили собирать кости животных и вываривать, пока не появится слой жира. Они очень серьезно боролись за свое выживание. Известно, что из 90 тысяч взятых в плен под Сталинградом домой вернулось только шесть тысяч. Еще я от них узнал, что во время битвы за Сталинград обе стороны брали муку из elevator, чтобы печь хлеб, и друг другу не мешали.
— До того как вы попали на фронт, что вы знали о России?
— Ну что мы знали? Мы знали то, что учат в школе на уроках географии. Огромное государство.
— Что вас больше всего поразило в России?
— Простота людей. То, как мало можно иметь, чтобы жить в России. Как из ничего русские делают что-то, чтобы выжить. В Горьком, прекрасном старом городе, часть людей была очень хорошо одета, а часть ходила в лохмотьях. Разница была очень велика. Мы видели, что многими вещами спекулируют. Например, строительными материалами. В Горьком я работал плотником в бригаде, которая работала вне лагеря на ремонте дверей и окон в кремле. Из лагеря и в лагерь через весь город мы шли без конвоя. А куда бы мы убежали? Там у нас были какие-то русские знакомые, они с нами разговаривали, иногда что-то давали, но только когда мы были одни. Как-то раз мы должны были отнести двери из горьковского кремля в ремонт и понесли по городу, один спереди, второй сзади. Проходили через bazar: «skol’ko, s ко Г ко?» — «Нет, нет, дверь не продается». На ремонт кремля было поставлено в три раза больше того, чем было нужно, и все это куда-то исчезло. По дороге в лагерь люди просили нас принести им стекла со стройки в обмен на еду. Вообще люди пытались нам помочь, но у них самих ничего не было. Я должен сказать, что русские люди очень добродушны, и с ними легко найти общий язык. Причем если русский один и ты пытаешься найти с ним общий язык, то, хотя русского языка мы не знали, объяснялись на пальцах, понимание было фантастическим. Но если подходит еще один или двое русских — разговор заканчивается. Конечно, как и везде, были сторонники твердой линии, упертые.
— Какие награды вы имеете за войну?
— У меня ЕК2 и ЕК1, Железные кресты первой и второй степени, и штурмовой значок. Никакого ордена на шее.
— Имеете ли ранения?
— Я был два раза ранен. Один раз осколками мины в плечо и бедро, а второй раз в шею. Не тяжелые ранения.
— Война — это основное событие в жизни или послевоенное время имеет большее значение?
— Это очень, очень тяжелый вопрос. Война, конечно, выковала людей. Разумеется, для нас это была не Вторая мировая война, а 30-летняя война XX века. Она началась в 1914 году, а закончилась в 1945-м. То, что в 1918 году не было достигнуто, в какой-то форме должно было быть закончено в 1945-м. Речь шла не о том, что надо обязательно изгнать нацистов из Германии, речь шла только о том, чтобы сломать немецкую экономику. Потому что немецкий менталитет здесь, в Центральной Европе, англичанам не нравится и не подходит. Потому, что англичане хотят быть единственными, кто рулит в Европе. Они объединяются с французами, когда идут против Германии, или с немцами, когда идут против французов. Это альфа и омега английской политики. Этого наш «хороший» Гитлер не понял — он был англофил. Это мое личное мнение. 30-летняя война в XX веке была начата английским премьер-министром, не немцами. Что касается меня, то мы не выбираем время, в котором живем, — это надо принять. Я жил в Веймарской республике, до 1933 года. Я жил в Третьем рейхе. Я четыре года прожил в Советском Союзе. Я три года прожил в ГДР. С 1950 года я живу в ФРГ. Пять различных форм государственного устройства. Все, в различной степени, называли себя демократиями, народными демократиями или еще я не знаю как. Не спрашивайте меня, пожалуйста, где мне было лучше
Мое поколение, в своей массе, с сегодняшними реалиями современной Германии себя не идентифицирует. Это больше не наш мир. Немецкие свидетели того времени посещаются и опрашиваются иностранцами. Немцы их о чем-то спрашивают, только если они представляют определенную сторону — если они были в концлагере или что-то аналогичное. В противном случае немцы от свидетелей того времени ничего слушать не хотят.
— Когда вы поняли, что Германия проигрывает войну?
— Я был уже в плену. Да, в 1944 году. Хотя мы тогда получали информацию только из газеты национального комитета «Свободная Германия». Нам читали политинформацию, и редакторами там были Пик, Гротевол и прочие люди, которые потом были в ГДР.
— Как вы восприняли капитуляцию?
— Никак. В лагере военнопленных нам сообщили, что война закончилась, капитуляция. Тогда было точно так, как сегодня. Мы читаем в газетах только то, что газеты захотят написать и на что имеют разрешение.
Помню, мы были в Плоском, на сельскохозяйственных работах. Туда из Германии вернулась русская часть. Они ликовали, у них были часы, по две штуки на каждой руке. Тогда мы поняли, что война закончилась.
— Дайке шон.
— Khoroscho.
8.10.1944 — в 10.30 утра под Кемью (Финляндия) попал в финский плен. Марш через Кемь на юг, затем возвращаемся назад в бывший немецкий военный госпиталь (северный выход).
9.10.1944 — приход группы финских офицеров штаба вместе с группой советских. Вечером допрос — допрашивающий советский полковник (через советского капитана и финского старшего лейтенанта).
10.10.1944 г. — транспортировка морем в Оулу (с главным счетоводом Шифеле и лейтенантом Арнольдом). Там нас ожидали немецкие офицеры из предприятия «Торнио». Среди них — лейтенанты Гёринг, Вурм, Шнайдер, Брюдерлин…
17 (или 18). 10.1944 — разгрузка. По слухам нас направляют в лагерь в Лахти.
21.10.1944 — под Випури нас передают русским. Их около 45 офицеров и 2500 солдат. Прибыли мы в Випури ночью, спали в физкультурном зале технического института.
22.10.1944 — дезинсекция. Все личные вещи изъяты. Офицеры, попавшие в плен в Торнио, Кеми и Хохланде, также прибыли. В том числе и мои сослуживцы из 1-го батальона 139-го полка.
Примерно 24.10.1944 — отправка всех военнопленных транзитного лагеря. 10 человек офицеров задержали для допроса (в старой бане), это главный счетовод Келер, обер-лейтенанты Вайс и Шинке, лейтенант Райн, штабс-медик Шульте, штабс-ветеринар Хаук.
После нескольких допросов (каждый по 3–4 часа) нас 3 (или 4) ноября 1944 года увозят на машинах ГПУ в Ленинград (Волосово). Еды почти никакой, ее отобрал конвой под предлогом «выискивания вшей».
Около 10 часов утра разгрузка в Волосово, затем марш в лагерь. Нас обругали свои же — прибывшие с острова Эзель немецкие солдаты. В тот же день расформирование лагеря и снова перевозка. 1000 человек немцев и 1000 человек эстонцев доставили на бумажную фабрику под Боровичами. Питание — как обычно (то есть ничего)!
В лагере Боровичи непрекращающиеся драки между немцами и эстонцами. Размещены в помещении с двумя парашами на всех.
Офицеров два дня спустя отправили дальше (обычным пассажирским поездом) в лагерь Боровичи. Туда же прибыли и те офицеры, которых выдали финны. Впервые увидел офицеров из так называемой «армии Зейдлица».
10–14 дней спустя переброска в городской лагерь (лагерная группа 27). Условия ужасные, в день умирают по 20–22 человека. Снова встретил знакомых, и они почти сразу же умерли (дизентерия).
Примерно 3 недели спустя всех офицеров собрали и направили в особый лагерь для офицерского состава (лагерь 150). По 19 человек в отделении с зарешеченными окнами на пассажирском поезде.
16.12.1944 — прибытие в Грязовец под Вологду в 150-й офицерский лагерь (размещенный в бывшем монастыре). Несколько дней, включая Рождество, в карантине, теснота страшная. Спим прямо на голом полу, ни матрацев, ни спальных принадлежностей.
Начало января 1945 г. — разместились в столовой лагеря. К Пасхе попадаю в госпиталь с подозрением на дифтерит.
12.05.1945–18 человек, в том числе и меня, направляют в совхоз Плоское на строительные работы. Жизнь более-менее переносимая. После завышения норм выработки у 250 человек значительное ухудшение здоровья. Рождество 1945 г. и Пасху 1946 г. благополучно пережили.
10.05.1946 — по политическим мотивам направлен вместе с 10 другими военнопленными назад в лагерь на строительство дорог.
Начало июня 1946 г. — формирование транспорта. Сначала работы в карьере. Драка с советскими охранниками.
3.07.1946 — наконец-то отправка.
11.07.1946 — мы в Борении под Горьким, лесной лагерь 117/16 Черный. Строительная бригада. Подход к работе типично русский. Январь — февраль 1947 г. — на транспортировке леса.
В середине февраля 3-я рабочая группа/6 занимается изготовлением ручек для топоров. Незадолго до Троицы — переброска в обход. Нас 6 человек работало без охраны у домика начальника станции.
1-й день Троицы 1947 г. Переброска в центральный лагерь 117/17. Там 3-я группа послана на строительные работы в клуб им. Свердлова (центр города), в 14-ю школу и 52-ю школу. До августа в 3-й рабочей группе/6.
В сентябре переброска в уже знакомый лагерь 9. Лагерь 17 необходимо освободить (школа).
21.11.1947 г. 3-я рабочая группа в полном составе доставлена в лагерь 1. Там не работаем. С декабря 1947 г. по февраль 1948-го — несение службы в бараках в кп-12 (Гуго Ройбер).
16.02.1948 — первые работы на постройке малоэтажки. 20–30.03.1948 — «Дом отдыха».
Начиная с 31.03.1948 г.:
Работали на ТЭЦ (Автозавод имени Молотова).
15.04.1948–3-я рабочая группа снова на несении службы в бараке (кп-12).
5.05.1948 — я включен в число отправляемых на родину.
10.05.1948 — разгрузка на Московском вокзале г. Горького.
11.05.1948 — в 4 часа утра отъезд из Горького.
14.05.1948 — в Москве. Затем Можайск — Смоленск — Орша — Минск — Брест (15.05) Варшава — Кутно — Познань (18.05).
18.05.1948 — прибытие во Франкфурт-на-Одере.
20.08.1948 — отъезд из Франкфурта на Одере в 23 часа.
21.05.1948 — прибытие в Пирну.
22.05.1948–11 часов утра — освобождение.
ЛИБИШ Гюнтер (Liebisch, Gunther)
— Представьтесь, скажите, где вы родились и кто были ваши родители?
— Eto ja ne wse ponjal. Я родился в нынешней Польше, в Силезии, недалеко от Бреслау, который сегодня называется Вроцлав. В католической деревне с населением в тысячу человек. В школу я пошел в 1932 году в возрасте 6 лет. Окончил ее в 1940 году и переехал жить во Вроцлав, учиться на электрика.