Я — эбонитовая палочка
Шрифт:
— Светлана Г-григорьевна на м-месте? — спросил я.
— Д-да.
— Д-дразнишься?
— Д-да.
— Эт-то грех.
— Это я тебя стимулирую. У тебя ж так никогда девушки не будет.
— У меня есть.
— А, блин, точно, — Люба скорчила гримаску. — Все равно надо исправляться, — выдала она. — Это ж не только твои проблемы, да?
— С-спасибо, — кивнул я ей.
— Давай-давай, борись! — она вскинула кулак.
Я добрался до своего места.
Через стол из
— О, нашего полка прибыло!
— П-привет, — я, поднявшись, пожал его пухлую ладонь.
— Не знаешь, как там у нас дела? — подмигнул Тимур. — Премия намечается?
— Н-не знаю.
— Ты бы поговорил со Светланой Григорьевной, а?
Видимо, с подачи Вероники Сергеевны все в офисе почему-то стали считать, что я имею влияние на нашу начальницу. В чем-то они, конечно, были правы, только совершенно ошибались в моих возможностях. И, более того, в моем желании использовать это к собственной выгоде или выгоде кого-то еще.
Я не хотел лишний раз попадаться Светлане Григорьевне на глаза. Мне было стыдно. Я видел, как при каждом моем появлении, тревога скачет в ее глазах. Скачет и осядает напряжением. С того самого момента, как я вспомнил девочку Катю из областного санатория, мне казалось, я проник в какую-то запретную область, нарушил миропорядок и жизнь Светланы Григорьевны. Что-то сломал.
С мальчишкой у платформы тогда обошлось, а здесь нет. И ведь не сказать, чтобы я хотел совершить что-то злое и гадкое. Наоборот.
Светлана Григорьевна больше ни на кого не кричала. Иногда повышала голос, но быстро спохватывалась, лицо у нее пунцовело, и она чуть ли не бегом уносилась в свой кабинет. Двигалась она все также стремительно, только человеку, знакомому с ней продолжительное время, бег этот напоминал улепетывание подраненной утки. Иной раз мне хотелось рассказать ей о своем даре, о том, что я использовал его неосознанно, но, боюсь, стало бы только хуже.
— Ну, — Тимур смотрел на меня с ожиданием, — ты поговоришь?
— П-при случае, — соврал я.
— В общем, я на тебя надеюсь. Ишачишь тут, ишачишь… Она ведь уже который месяц странная, не замечал?
— Н-нет. П-прости.
Запиликавший телефон спас меня от продолжения разговора. Тимур уткнулся в монитор, а я, сев, прижал трубку к уху.
— С-слушаю.
— Отпроситься сможешь?
Это был Сергей. Голос его пьяно подрагивал.
Первое время мы с ним встречались часто, говорили долго, о даре, о людях, о многом. О магнетизме, ущербности, магах и ясновидцах, обычных людях и зомби, о собственных ощущениях. Мы должны, Колька, объяснял он мне. Он тоже говорил о мессианстве. Просто должны. Потому что больше некому. Оглянись: некому. Ты видел их? Ты видел их до и после? Понимаешь, какими они могут быть? Великанами. Исполинами. Героями! Пришельцами, блин, из коммунистического будущего! Казанцевскими, снеговскими, стругацковскими людьми.
Хоть чуть-чуть пусть побудут, а?
Я соглашался. Я даже прочитал "Полдень, 22 век" и "Люди как боги", чтобы понять, какое там было будущее. Мне захотелось там жить.
И им захочется, говорил Сергей. Они поймут, что это хорошо, что это их жизнь. Не могут не понять. Через раз, через два, через десять. Ты только сам не думай, что это впустую. Я и не думаю, говорил я. И правильно, тыкал он меня кулаком в плечо, это судьба такая палочная. Палочкина жизнь, подхватывал я. Мы смеялись.
Потом он как-то пропустил встречу, и я заряжал людей один. А через день явился на станцию мрачный, с мертвым лицом, и потащил меня в какое-то невзрачное кафе, где ему сразу поставили мутноватый графин с водкой.
Пил он ее, почти не закусывая.
Сволочи, сказал он мне тогда, все люди — сволочи. Их невозможно любить. Их даже убивать не хочется, только отвернуться, и они сами себя…
Так я узнал, что Сергей — участковый. Пятьдесят второго отдела.
В тот раз он был в квартире, где пьяные родители убили своего сына, мальчишку четырех лет. Стукнули лбом о батарею, чтобы не ревел.
Они даже не люди, шептал он. Животные. И даже не животные, те своих детей… Он тяжелым мутным взглядом нашел меня. Рот его скривился.
Я веру теряю, страшно задышал он. Я скоро не смогу… Я боюсь, что скоро кончусь. Я даже чувствую это.
А вокруг сновали в приглушенном свете невозможно серые посетители, за столами шумно и неисренне радовались, хрипело радио, и водка в графине ловила далекие огоньки…
— Колька, ты там? — вернул меня из прошлого голос в трубке.
— Д-да, — сказал я.
— Придешь?
— К-куда?
— Извини, я не поеду к тебе на станцию, — печально сказал Сергей. — Лучше ты… Я в кафе, в "Заневском Каскаде", ты должен помнить, мы там были как-то.
— Это с-срочно? — спросил я.
— Не знаю, — вздохнул Сергей, — может я так… может и не нужно уже.
Он произнес это так горько, с таким пьяным надломом в голосе, что я понял: это действительно срочно. Это почти поздно.
Кто-то сказал: когда ты начинаешь осознавать свою ответственность перед кем-либо, ты взрослеешь. Наверное, я повзрослел только сейчас.