Я — Господь Бог
Шрифт:
Когда утро погасило вывески и фонари и включило солнце, он поднялся и принял душ, который полностью стер усталость после бессонной ночи.
Он стоял в ванной перед зеркалом. Теперь на блестящей поверхности отражалось его тело и его лицо. Теперь он знал, кто он, и если нужно что-то доказывать, он должен доказать это прежде всего самому себе, а не кому-то другому.
Но самое главное — он не испытывал больше никакого страха.
Дверь за его спиной открылась, и на пороге появилась девушка, которая представилась как детектив Вивьен Лайт.
Когда совсем недавно
совсем
его выпустили из участка и он вышел на улицу с адвокатом Торнтоном и садился в машину, он увидел ее у стеклянных дверей — она стояла, словно раздумывая, спуститься по лестнице или нет. Машина проехала мимо, и их взгляды встретились.
Краткий миг, мимолетный взгляд, в котором не было ни приговора, ни осуждения, а только какое-то странное сочувствие, которое он не забыл.
Тогда он не знал, что она сотрудник полиции, но когда увидел ее за столом в окружном управлении с фотографией Зигги, понял, что это, наверное, тот человек, с которым нужно поговорить.
А превратится ли это «наверное» в «наверняка», он вскоре узнает.
Девушка посторонилась и указала ему на коридор:
— Пройдемте.
Рассел последовал за ней до двери с матовым стеклом и уверенно выведенной надписью курсивом «Капитан Алан Белью».Ему вспомнились кадры из черно-белых полицейских фильмов сороковых годов.
Детектив открыла дверь не постучав, и они очутились в кабинете с отнюдь не строгой мебелью.
Картотека у одной стены, шкаф у другой, столик с двумя креслами и кофеварка на деревянной полке. Стены неопределенного цвета. Пара сомнительных картин и кое-какие растения в круглых чугунных держателях.
Рассел не сразу рассмотрел человека за письменным столом, потому что тот сидел против света, лишь слега приглушенного жалюзи.
Человек указал ему на стул перед собой.
— Я — капитан Белью. Садитесь, мистер Уэйд.
Рассел опустился на стул, а девушка отошла, но не села. Она рассматривала его с любопытством, которого капитан, со своей стороны, никак не проявил.
Рассел решил, что этот человек хорошо знает свое дело. Не политик, а полицейский из тех, кто заработал свои нашивки и должность конкретными делами, а не связями с общественностью.
Белью откинулся на спинку стула:
— Детектив Лайт сказала, что вы заявляете, будто у вас есть для нас важная информация.
— Не будто, а определенно есть.
— Посмотрим. Начнем с начала. Расскажите о ваших отношениях с Зигги Стардастом.
— Но прежде я хотел бы поговорить о моих отношениях с вами.
— То есть?
— Мне известно, что в таких случаях, как этот, вы располагаете широкими личными полномочиями для поощрения тех, кто предоставляет вам полезную для следствия информацию. Можете предложить деньги и целый ряд привилегий. Даже защиту, если необходимо.
Лицо капитана потемнело.
— Вам нужны деньги?
Рассел Уэйд покачал головой и слегка улыбнулся:
— Еще пару дней назад такое предложение, возможно, и порадовало бы меня и, наверное, даже убедило бы…
Он
— Но сегодня дело обстоит иначе. Я хочу только одного.
— И можно узнать, чего же именно?
— Исключительного права. В обмен на то, что сообщу вам, мне нужно разрешение присутствовать при расследовании.
Капитан немного подумал. А заговорив, подчеркнул своим тоном, что высказывает весьма важную мысль, которую следует понять очень точно:
— Мистер Уэйд, мне кажется, вы явились сюда не с самыми лучшими рекомендациями.
Рассел сделал неопределенный жест и ответил в соответствующем тоне:
— Капитан Белью, моя история общеизвестна. Все знают, что в прошлом я получил премию Пулитцера, которую не заслужил и которую потом у меня справедливо отобрали. Я не отрицаю обстоятельств этого события, но знаю их несколько лучше. Мой поступок не имеет оправданий — только объяснения. Но, мне кажется, сейчас не время для них. Прошу вас поверить, что у меня есть очень важная информация, даже если, как вы говорите, я и явился сюда не с лучшими верительными грамотами.
— Зачем вам это нужно?
Рассел понял, что ответ на этот вопрос станет решающим. Для всего разговора и для всей остальной его жизни. Он должен ответить сидящему перед ним человеку. Но еще должен ответить, причем окончательно, и самому себе.
— Я мог бы привести целый ряд причин. Но на самом деле хочу только одного — перестать быть подлецом.
В комнате наступила тишина.
Капитан долго смотрел ему прямо в глаза. Рассел без всякого труда выдержал этот взгляд.
— Я мог бы задержать вас как подозреваемого в убийстве Зигги Стардаста.
— Конечно, это в вашей власти, но не думаю, что вы станете это делать.
И счел нужным уточить, чтобы его утверждение не выглядело слишком самоуверенным:
— Капитан, я не какой-нибудь шакал. И если бы жаждал сенсации, то отправился бы в «Нью-Йорк Таймс», хоть и с некоторыми трудностями, которые вы представляете. Но, поверьте мне, это повергло бы весь город в панику. Невероятную, всеобщую панику. А у меня нет ни малейшего намерения играть жизнями тысяч людей. Потому что речь идет именно об этом…
Он помолчал, по очереди посмотрев на капитана и Вивьен Лайт.
— О жизнях тысяч людей.
Рассел повторил последние слова, чтобы эти двое прониклись их смыслом так же, как он. И подкрепил свое утверждение сообщением, которое даже не знал, что труднее — изложить или услышать.
— Взрыв в субботу, если дело обстоит так, как я его вижу, это лишь начало — первый в длинной череде следующих.
Он поднялся и прошелся по комнате.
— По целому ряду причин, одна из которых — случай, я решил поговорить с детективом Лайт и с вами. Но я вовсе не собираюсь держать при себе информацию, которая могла бы спасти жизни множества людей. Я мог бы отправиться в Федеральное бюро расследований, но, мне кажется, лучше, если расследование начнется здесь, в этой комнате.