Я, Хмелевская и труп
Шрифт:
Меня поразила мгновенная перемена, происшедшая с лицом Аделы.
Заведясь с пол-оборота, она вдохновенно включилась в игру.
— Только не пожалей об этом! — слегка хрипловатым голосом Кармен, обольщающей тореадора, предупредила она.
С трудом подавив желание громко и неприлично расхохотаться, я покинула забывшую обо всем вокруг парочку и переместилась к противоположному краю площадки.
Я начала было танцевать и вдруг замерла, встряхнув головой от удивления. Мне показалось, что во время поворота при вспышке стробоскопического освещения я заметила мелькнувшее за тяжелым бархатным занавесом лицо, знакомое мне по фотографии. Я готова была поклясться, что там стоял малахольный Бобчик.
Я стала пристально вглядываться в направлении, где мелькнуло прекрасное видение, но среди толпы смуглых черноволосых латиносов не было заметно ни одного высокого блондина.
Даже то, что я со своей близорукостью ухитрилась бы разглядеть на приличном расстоянии в полутемном зале лицо, знакомое мне лишь по фотографии, само по себе казалось достаточно невероятным, тем более что, по словам Аделы, в данный момент малахольный Бобчик находился где-то в командировке. Скорее всего он мне просто померещился.
От размышлений на эту тему меня отвлек приятный мужской голос с мягким, немного странным акцентом.
Я повернулась на звук и обнаружила перед собой красивого высокого брюнета. Классические латинские черты лица свидетельствовали о том, что его предкам каким-то чудом удалось избежать примесей негритянской или индейской крови. Высокий рост избавлял его он необходимости затрачивать дополнительные усилия, изображая из себя «настоящего мужчину», и, что еще более странно, выражение его глаз свидетельствовало о наличии высокоразвитого интеллекта.
Мое сердце стремительно забилось. Если уж, следуя по стопам пани Иоанны, мне нужно влюбиться, то этот кадр вполне подходящий. Похоже, сегодня мне везло.
— Меня зовут Луис, — отрекомендовался брюнет. — Я видел вас с Аделой. Вы прекрасно танцуете. Обычно русские не умеют танцевать сальсу.
— Я даже фламенко танцую, — похвасталась я. — А вы знакомы с Аделой?
— Аделу все знают, — уклончиво заметил Луис. — Я могу вас пригласить?
— Разумеется.
Полтора часа спустя я чувствовала себя, как героиня фильма «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?». Сидячая работа писателя особо не способствует физической выносливости, и сейчас я жалела, что не выбрала себе в качестве профессии что-нибудь более подвижное, вроде укладки шпал или службы в армии. Однако латинская среда, а может быть, вдохновляющее соседство Луиса явно оказывали на меня оглупляющее воздействие, и я твердо решила держаться до конца и танцевать до тех пор, пока не упаду на пол, как загнанная лошадь.
К счастью, мой партнер решил первым проявить благоразумие.
— Не хотите что-нибудь выпить? — спросил он.
— Охотно! — радостно откликнулась я. — Апельсиновый сок, если можно, натуральный. А здесь нет какого-нибудь местечка поспокойнее? Музыка так грохочет, что почти невозможно разговаривать.
— Здесь есть места на все вкусы, — сказал Луис. — Кстати, вы не возражаете, если мы перейдем на «ты»?
Я не возражала.
Луис что-то шепнул бармену за стойкой и вывел меня в проход, прикрытый бархатной шторой, такой же, как та, за которой мне померещилось лицо малахольного Бобчика.
Мы оказались в небольшом, метров на тридцать, зале с несколькими кожаными креслами и диванами, перед которыми стояли изящные журнальные столики. В стену был вмонтирован огромного размера телевизор. После грохота музыки тишина ватными тампонами заложила уши.
— Это комната отдыха, — объяснил Луис. — Сейчас официантка принесет наш заказ.
Я с наслаждением плюхнулась на диван. Ноги меня уже почти не держали. Блаженно откинувшись на спинку, я заметила, как в складке между подушками что-то блеснуло.
Это «что-то» оказалось маленькой карточкой с золотым тиснением, рекламирующей еще один недавно открытый японский ресторан «Харакири».
Я протянула карточку Луису.
— Ты только посмотри, какое название, — восхитилась я. — Интересно, кто до такого додумался. Думаю, московской братве понравится.
— Помимо названий японских автомобилей и терминов из боевых искусств, русские знают только два японских слова — харакири и камикадзе, — сказал Луис. — Конечно, некоторым знакомо еще и слово «сакура», но таких мало, и они не в счет. А «камикадзе» как название для ресторана звучало бы уж слишком двусмысленно.
— Потрясающе говоришь по-русски, — не удержалась я от комплимента. — Ты из какой страны?
— Колумбия.
— Колумбиец? — повторила я. — А с Медельинским картелем ты случайно не связан?
— А ты случайно не из Интерпола? — усмехнулся Луис. — Впрочем, если бы я оказался испанцем, ты наверняка спросила бы меня, нравится ли мне убивать быков и играть на гитаре.
— Только, пожалуйста, не обращай внимания на мои глупые вопросы, — попыталась оправдаться я. — Просто мне для одного издательства нужно написать детектив в стиле Иоанны Хмелевской. Вот я и пришла сюда в поисках вдохновения. Вдруг наткнусь на какую-то тайну или просто что-нибудь придумаю.
— Значит, ты пишешь детективы, — констатировал Луис. — К сожалению, я не очень увлекаюсь этим жанром, так что никогда не слышал о Хмелевской. А в каком стиле она пишет?
— Ну вот, например, в своем самом знаменитом романе «Что сказал покойник» пани Иоанна написала о том, как ее похитила и увезла в Бразилию международная мафия, но, как мафия ни старалась, она так и не смогла выпытать у нее слова, которые ей сказал человек, умерший у нее на руках, — объяснила я.
— Звучит странновато. Немного нереалистично, — заметил Луис. — В настоящее время получить сведения не слишком трудно.
— Я понимаю, ты имеешь в виду химические препараты, вроде пентотала натрия или некоторых наркотических средств, — сказала я.
— Что ты! — запротестовал Луис. — Какие в Бразилии химические препараты! Вот, например, в Японии на каждом углу стоят говорящие автоматы для мойки очков. А в России ты их видела?
— Ну тогда остаются только пытки, — сказала я. — А Хмелевская говорила мафии, что если ее будут пытать, она потеряет память.
Луис тяжело вздохнул.
— Вот поэтому я и не люблю детективы, — заметил он. — Чтобы женщина все рассказала, ее не нужно пытать. Достаточно вырвать у нее один волосок.