Я иду тебя искать

Смородинская Маргарита

– Вот ведь под конец года мне такую подлянку устроить, – с грустью произнесла Люся. – Не ждали, не гадали. Может, Димка на меня обратил бы внимание наконец, но нет же, приперлась эта…

– Да успокойся ты, Люсь. Может, и не понравилась она ему вовсе. Просто интересно, новенькая ведь. У парней на всё новое всегда глаза загораются.

– Посмотрим, Наташка, посмотрим.

Наташа с Люсей подошли к парку.

– Ну что, Наташ, пойдём в парк? – предложила Люся.

– Пойдём. А что ещё делать? – согласилась Наташа.

Парк этот был – одно название. Его никто не благоустраивал. Краска с ворот, которые служили входом в парк, давно облупилась, и эти ворота больше напоминали не вход в парк, а врата в преисподнюю. Все тропинки, которые пересекали парк во всех направлениях, были беспорядочно протоптаны прохожими. Кругом

совершенно бессистемно росли кусты и деревья. Недалеко от входа в парк возвышался заржавевший аттракцион в виде лодочек. Конструкция настолько прогнила и заржавела, что даже приближаться к ней было опасно, но никому до этого не было дела. Рядом с лодочками стояла еще одна ржавая конструкция, которая когда-то была каруселью. Разглядеть в этой конструкции карусель могли только люди, которые при своей жизни застали её в рабочем состоянии или люди, обладающие огромной фантазией. Карусель когда-то представляла собой круг с крышей и сиденьями в виде лошадок, на которых садились ребятишки и весело неслись по кругу. Лошадок уже давным-давно растащили, а крыша и пол сгнили. Всё это представляло довольно жалкое зрелище. Заходя в этот парк, казалось, что ты переносишься на машине времени и попадаешь в Чернобыль. Всё было какое-то заброшенное, ни к чему уже давно не прикасалась рука человека. От мамы Наташа знала, что этот парк —историческое место, на месте этого парка раньше располагалась усадьба каких-то князей. Но никому никакого дела до каких-то там никому неизвестных князей, по всей видимости, не было, поэтому парк постепенно приходил в полный упадок. Иногда Наташа задумывалась об истории этого парка. Она с благоговением представляла, что когда-то очень давно, лет сто назад, по тем же самым тропинкам, мимо тех же самых деревьев прогуливались дамы в пышных юбках с кружевными зонтиками в руках, держа под руку кавалеров. Неужели это на самом деле когда-то было? Наташа подходила к дубу, который выглядел особо старым во всём этом парке, прижималась к нему, гладила ладонью его шершавую кору и думала, что возможно кто-то так же давным-давно прикасался к этому дубу. Ей было странно осознавать, что дуб, впитавший сто лет назад чье-то прикосновение, точно так же впитывает сейчас её прикосновение, а лет через сто какая-нибудь девочка подойдёт к этому же дубу и будет думать про Наташу, не зная ни кем она была, ни как выглядела, представляя её просто мифической дамой из прошлого. Да, да, именно из прошлого. Когда-то и сама Наташа станет прошлым для тех, кто будет жить в будущем. Так же, как её папа, от которого останутся скоро одни только призрачные воспоминания. Человеческая жизнь так коротка. Даже деревья, и те живут намного дольше, они могут жить веками, а человек, дотянувший целый век, – это раритет.

– Наташ, а ты пойдёшь сегодня с пацанами на дело? – спросила Люська.

– Что я там забыла, Люсь? Дура я, что ли, с ними идти? – фыркнула Наташа. – А ты пойдёшь?

– Нет, конечно. Я сначала думала пойти, потому что Димка туда тоже идёт. Но после сегодняшнего… – Люська замолчала.

– И правильно. Нечего там делать. Пусть сами идут. Ещё неизвестно, что из этого выйдет. Вон Наталья Борисовна обещала записку директору показать. И зачем Копытов начал записку по классу гонять? Дурак он, что ли, совсем? А если они там дел каких наворотят? С нас всех потом шкуру спустят.

– Люсь, знаешь что? – помолчав, спросила Наташа.

– Что? – спросила Люся.

– У меня папа заболел. Врачи сказали, что ему недолго осталось.

– Как? – с тревогой спросила Люся.

– Вот так, Люська. Пошёл в поликлинику, а ему там сказали, что всё… И он, главное, не знал, что с ним что-то не так. Пошёл туда, потому что плохо себя почувствовал. Никто не подозревал, что у него смертельное заболевание, – в глазах у Наташи показались слёзы. – Я даже не могу это слово вслух произносить, потому что это… так страшно.

– Натусик, и как же вы теперь? – уголки губ Люси как-то странно опустились вниз, и она стала похожа на грустного клоуна. Люся обняла Наташу. Наташа от проявленной заботы со стороны своей подруги разрыдалась. Люся молчала, просто гладила Наташу по голове, пока её рыдания не стали затихать, перейдя во всхлипывания.

– Я не знаю… не знаю, как мы теперь будем. Как буду я. Я вообще не могу в это поверить. Мне хочется, чтобы это был какой-то плохой сон. Я проснусь, а у нас всё нормально, как прежде, и папа здоров и не умрёт, – сказала Наташа. – Но я прекрасно понимаю, что это не сон, Люська. Я не знаю, как с этим жить. Каждый день видеть папу и знать, что скоро его не станет, – это невыносимо.

Наташа многого не рассказала Люсе. Да и как об этом расскажешь? Как расскажешь о том, как ты целыми ночами напролёт плачешь в подушку, втихаря, чтобы никто не видел и не слышал? Как рассказать о том, как и твоя мать плачет навзрыд, разрывая душу на части? Как рассказать о том, что твой папа ходит погруженный в себя и ни с кем не хочет разговаривать, а когда мама однажды попыталась его утешить, он накричал на неё, а потом заплакал и, хлопнув дверью, закрылся в комнате и два дня потом оттуда не выходил? У Наташи до сих пор в ушах стояли его слова: «Светка, да кому нужны твои утешения? Тебе ни за что меня не понять, даже и не пытайся. Ведь ты-то здесь останешься жить дальше, а я умру. Вот и не лезь ко мне, потому что все твои слова – это лишь пустое сотрясение воздуха. Ты – будешь жить, а я – умру». Как обо всём этом рассказать? Люська всё равно не поймет. У неё никогда никто не умирал. У неё все живы и, слава богу, более или менее здоровы. Ей не понять.

Наташа села на траву, положила рюкзак на колени и уткнулась в него лицом. Люся опустилась рядом и просто сидела и смотрела вдаль. Вокруг жужжали шмели и мухи, пахло травой. Солнце припекало, грея колени, выглядывающие из-под коротких юбок. Мир был слишком хорош, чтобы уходить из него навсегда. Это так несправедливо – умирать, когда так хочется жить, когда вокруг всё благоухает и звенит от счастья. Наташа всхлипнула. Интересно, а как это, знать, что ты завтра умрёшь и больше никогда ничего не увидишь и не почувствуешь? Как это знать, что завтра все проснутся утром, как обычно, примутся за свои повседневные дела, а тебя уже не будет в этом мире? Как это, знать, что ты просто уснёшь и больше никогда не проснёшься? Этот мир больше никогда не распахнёт для тебя свои объятия, ты канешь в пучину небытия, несуществования. Тебя просто больше не будет. И возврата из этого состояния нет. Наташа почувствовала, как по её телу пробежал холодок, несмотря на то, что солнце припекало всё сильнее. Наташа поёжилась. Люся погладила Наташину ногу.

– Наташ, ты вся в мурашках. Ты что, замерзла?

Наташа непонимающе посмотрела на Люсю, потом на свои ноги. Они и в самом деле были покрыты мурашками. Наташа обняла свои колени.

– Я не знаю, Люська. У меня сейчас такие мысли в голове. Даже не думала, что такие могут быть. Весь мир как будто покрасили чёрными красками. Я не верю, что смогу теперь когда-нибудь чему-то радоваться.

***

Копытов, Кузнецов, Шебакин и Лысенко вывалились из школы. Рюкзаки полетели на газон. Туда же полетели пакеты со сменкой. Дурацкие правила не позволяли приходить в школу без сменки, даже несмотря на то, что погода была идеальная и испачкать пол было просто невозможно. С утра при входе в школу стояли дежурные и проверяли у каждого сменку. Если сменки не было, отправляли домой. Никакие ухищрения не помогали, потому что дежурные про них знали, а рядом еще обязательно стоял кто-нибудь из учителей и зорко следил за процессом проверки. Поэтому приходилось таскать с собой ненавистную сменку даже в теплое и сухое время года.

– Да здравствует свобода! – закричал Копытов.

– Ура! – подхватили остальные.

– Слушай, Лысый, а ты на дело точно идёшь? – спросил Копытов.

– А я пока ещё думаю. Чисто теоретически это дело, конечно, интересное, но надо брать в расчет риск, которым мы все себя подвергаем, – сказал Лысенко.

– Лысый, ты давай прикидывай быстрее, а то без тебя всё пройдет. Пропустишь такое событие, – сказал Шебакин.

Ребята подхватили рюкзаки и пакеты со сменкой и зашагали подальше от школы. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

– Пацаны, – сказал Лысенко. – Я бы на вашем месте не стал брать с собой девчонок, потому что они все такие трёпла. Сегодня сходим – завтра весь посёлок будет знать про наши дела.

– Вот лично я с ним согласен, – подхватил Шебакин. – Бабы – это зло.

– Как говорится, шерше ля фам, – ввернул Лысенко.

– Во-во, – сказал Шебакин.

– Так ведь позвали их уже, – сказал Кузнецов. – Куда теперь от них деваться?

– Да не пойдут они, пацаны, – сказал Копытов. – Вы список вообще видели? Все зассали.