Я люблю тебя, Калькутта!
Шрифт:
Но, пожалуй, разнообразнее и интереснее всего «просто игрушки». Богато представлены флора и фауна Бенгалии. На блюдах высятся груды глиняных фруктов и овощей — бананы и манго, морковка и капуста. Из животного мира больше всего коней, белых, а чаще красных. Ассоциации, вызываемые этими огненными красавцами, разнообразны — это и кони надежды, и кони Сурьи, бога Солнца.
Следующие после коней по многочисленности, конечно, обезьяны. Особенно хороши крохотные фигурки, отличающиеся друг от друга… шапками — здесь клоунские колпаки, мусульманские чалмы, тюрбаны сикхов, английские военные фуражки и пробковые шлемы. При желании можно набрать их несколько десятков, и все будут разные. Из других представителей фауны здесь можно увидеть национальную птицу Индии — павлина, ящерку-геккона и тараканов, так пугающих нас в жизни своими размерами.
Представлены здесь все народы и религии Индии, но главное место занимает, конечно, коренной бенгалец — бабу, круглолицый, упитанный, с томными усиками. Сказочно прекрасны и дочери Бенгалии, в которых сосредоточена вся красота народа. Воспеть ее под силу было лишь великому Тагору.
А мы купили на память вместо красавиц пару удивительно симпатичных толстячков — мужа и жену — символ счастливого семейного очага. Они и сегодня улыбаются нам с полки в Москве.
Бросается в глаза сходство бенгальских игрушек с народными игрушками России — Каргополем, Филимоновом, Вяткой. Совпадают выверенные веками формы, палитра, методы раскраски. Видимо, наши индоевропейские истоки ближе, чем мы думаем…
1 марта. В доме-музее художника Джамини Роя открылась ретроспективная выставка его работ, в том числе малоизвестных, из частных собраний. В большую просторную виллу, где все сохраняется внучкой художника в том же виде, как при жизни дедушки, приходит много народу, и пробиться к Картинам довольно трудно. Обстановка типичная для жилья индийского интеллигента: теснота, на стенах масса картиночек и старых фотографий, дешевенькие сувениры на этажерках с пожелтевшими книгами и газетами, простая бамбуковая мебель. Картины и рисунки висят на каждом свободном миллиметре пространства — на стенах, в простенках, в коридоpax. Их действительно очень много, и все они ошеломляюще новы и неожиданны.
У нас в стране знают Джамини Роя по репродукциям нескольких его работ, хранящимся в Эрмитаже, — причесывающаяся девушка, танцующие пастушки — их-то и воспроизводят в монографиях по индийскому искусству на последних страницах, посвященных нашему времени. А художник это огромный, очень разный в разные периоды своей жизни и непривычный для нас. На выставке представлены все периоды творчества Дж. Роя — ранние штудии — копии с французских импрессионистов и постимпрессионистов, Ван Дейка, и его «переходные» картины, показывающие поиск собственного стиля, и его глиняные изделия, и статуэтки. И лучшие его работы, которые не спутаешь ни с чем. А еще совершенно незнакомые мне библейские сюжеты, сделанные в странной полуевропейской, полуиндийской манере, где Дева Мария — простая бенгальская крестьянка, а Христос — бродяга с калькуттского тротуара! К сожалению, никаких монографий о Джамини Рое я в здешних магазинах не нашел, кроме крохотной брошюрки, выпущенной делийской Академией художеств с черно-белыми картинками…
О Джамини Рое
Для любителей искусства
Художник Джамини Рой родился в 1887 году в небольшой бенгальской деревушке Бельятора в семье небогатого помещика. Отец, умный и образованный человек, всячески поощрял тягу сына к искусству, и в 16 лет Джамини поступил в Калькуттскую государственную школу изящных искусств. В те времена художественное образование в Индии было целиком построено на изучении европейской техники живописи: работе масляными красками, освоении приемов европейского реализма — основ перспективы, анатомии, света и тени. Индийские художественные традиции полностью игнорировались. Но необходимые технические навыки будущий художник здесь получил, по крайней мере его портреты и пейзажи пользовались успехом, и он сумел добиться даже некоторого материального достатка.
Но творческого удовлетворения он не чувствовал и метался в поисках собственного пути. Поочередно он пробует подражать манере Ван Дейка, Ван Гога, Гогена, Сезанна, Сислея. Но только обратившись к традициям безымянных мастеров народного лубка, в. частности калигхатского, к вышивкам «канта», росписям глиняных стен и полов (альпана), он нашел наконец себя.
И вот Джамини Рой забрасывает масляную живопись и переходит на самодельные краски, которыми работают деревенские женщины, расписывающие свои дома, сводит палитру к 6–7 основным, без полутонов, цветам, пишет не на холсте, а на глине, загрунтованной ткани или бумаге, на деревянных панелях. Но к безыскусности лубка он примешивает свою богатую фантазию, композиционное мастерство и создает собственный стиль — некий синтез народного искусства с искусством городским — изощренным, пряным. Сюжеты его сходны с лубочными: мифологические образы, деревенские бытовые сценки, животные, птицы, рыбы, цветы. И, конечно, женщины — красота Бенгалии. Удивительна его линия — все обнимающая, все обобщающая, «интегральная».
Растущий спрос на произведения Джамини Роя, особенно среди европейских и американских туристов, привел к тому, что художник стал выпускать-копии своих работ в огромном количестве, привлекая к работе учеников. Но сам Джамини Рой считал, что он следует традициям народных мастеров «пата», специализирующихся на одних и тех же, раз навсегда затверженных сюжетах, и ничего постыдного в своей деятельности не видел.
Известность пришла к нему в годы второй мировой войны. Он умер в 1972 году в возрасте 85 лет, окруженный почетом и любовью всей страны. И хотя всю жизнь он прожил в Калькутте, сердцем своим навсегда оставался в родной бенгальской деревне…
3 марта. Не могу себе простить, что не записал координаты самодеятельной театральной труппы, показавшей в Доме советской культуры пьесу «Генеральный инспектор» — так здесь называют гоголевского «Ревизора». До чего же здорово!
Правда, это не совсем Гоголь, а его переложение на местный лад. Индийцы часто пользуются этим приемом, чтобы максимально приблизить зарубежные пьесы к индийскому зрителю. Все имена персонажам даются индийские, действие переносится и Индию, остается лишь канва действия.
В увиденной нами пьесе действие происходит в маленьком бенгальском городке. Вместо нашего родимого Антона Антоновича Сквозник-Дмухановского, непроизносимого даже для русского языка, перед нами мэр городка г-н Мукерджи, узнаваемый зрителем — прожженный политикан, явный конгрессист (т. е. член правящей партии Индийский национальный конгресс), в модном спортивном костюме «сафари», с сигаретой в зубах (кстати, действие происходит в наши дни). А Хлестаков стал Даттой, юным вертопрахом в американских джинсах с «лейблом» (ярлыком) на ягодице. Введены новые сцены, которых у Гоголя нет, но по духу совершенно гоголевские. Знаменитая сцена в гостинице, когда хозяин присылает «в последний раз» суп, где вместо масла плавают перья, переделана на чисто индийский лад: хозяин присылает тоже «в последний раз» большую миску «карри» — острейшего перечного соуса без «всего» — без овощей, без лепешки, т. е. заведомо несъедобного. Или другой эпизод, от которого зрители буквально валятся от смеха: гостиничный свипер (уборщик) убирает номер — протирает пол и той же тряпкой протирает обеденный стол, за которым сидит Датта — Хлестаков. Эту манеру знают все, кто жил и Индии. Уморительна беседа Датты с женой мэра (местной Анной Андреевной), щеголяющей перед столичным гостем своим «английским» произношением и англизированными манерами. Все «помирают» со смеху, глядя, как вытягивается физиономия голодного Датты («жрать хочется!»), когда вместо обеда ему «на английский лад» подносится крохотная чашечка жидкого чая с маленьким бисквитиком…
Такое же блестящее переложение русской пьесы я видел когда-то в Дели: ставили «На дне» Горького. Имена были, конечно, индийскими, и действие перенесено в трущобы, кстати, именно калькуттские. Текст был сохранен полностью, но впечатление было, что пьеса написана индийским современным автором о нашем времени, настолько точно горьковская пьеса укладывалась в реалии современной Индии.
5 марта. Почему-то все приезжающие из Дели требуют, чтобы им показали прежде всего две улицы: «обезьянью» и «планирования семьи» (в просторечье «резиновую»).