Я люблю тебя, Калькутта!
Шрифт:
Поближе к реке находится еще одна достопримечательность английской Калькутты: Иден-гарденс — сады Иден, небольшой изысканный парк, названный в честь его учредительниц, сестер Иден, родственниц генерал-губернатора Индии в 1835–1842 годы, лорда Окленда (неплохие акварели одной из них хранятся в музее Виктории). Парк был заложен в 1835 году. Он был и остается местом для прогулок «чистой публики». Современники писали о «великолепных аллеях величественных деревьев, где так приятно было бродить при лунном свете». Циклон 1864 года уничтожил эту красоту, а люди довершили его дело. Сегодня парк украшен лишь цветущими кустами и клумбами. Главная его достопримечательность — деревянная буддийская пагода, вздымающаяся красно-желтой пирамидой на одной из лужаек.
История ее весьма типична для английских колониальных нравов. Ее построила в бирманском городе Проме в 1852 году над изображением Будды, усыпанным драгоценным жемчугом, некая Ма Кин, вдова правителя города. Во время поездки по Бирме маркизу Дальхаузи приглянулась пагода, и он приказал перевезти ее в Калькутту. Ее разобрали, погрузили на корабль Ост-Индской компании и в 1854 году установили в Форте Уильям. Позже она была перенесена на территорию Иден-гарденс.
Но вернемся к памятнику перед зданием Верховного Суда. Что же происходило тогда в Бенгалии? Шел новый, XX век. Национально-освободительное движение набирало силу по всей Индии, но особенно интенсивным было в Бенгалии и столице Британской Индии — Калькутте. В попытках сбить его накал колониальные власти предприняли маневр: в 1905 году решено было расчленить Бенгалию на две части по религиозному признаку — на индуистскую и мусульманскую. Ответом был взрыв негодования и как следствие — терроризма. Подобно нашим народовольцам (да и просто используя их опыт), молодые националисты устраивали форменную охоту за английскими чиновниками. Калькутту сотрясали многочисленные демонстрации протеста, кончавшиеся обычно арестами или расстрелом демонстрантов. Именно тогда возникла индийская Марсельеза — знаменитый гимн освободительного движения «Банде матарам» («Мать-Родина») на слова известного бенгальского писателя Бонкимчондро Чоттопадхьяя. На всех военных парадах и демонстрациях его обязательно исполняют наряду с национальным гимном. Я уже упоминал, что бенгальским патриотам помогали и наши соотечественники — участники революции 1905–1907 годов, бежавшие от царских жандармов после разгрома революции.
Размах неповиновения был велик, и англичане поняли наконец, что их детище — Калькутта — вышло из повиновения. И было решено: перенести столицу Британской Индии из неуютной Калькутты в Дели. Это произошло в 1911 году. И рядом с древним городом по проекту знаменитого Эдвина Лютьенса в считанные годы возник красивый, новенький с иголочки Нью-Дели.
Лучше всего события тех лет описал Рабиндранат Тагор в романах «Гора», «Дом и мир» и других. Интересно: дома, честно говоря, я читать Тагора просто не мог, было скучно: хвалил потому, что положено хвалить, великий все-таки писатель, да и стихи хорошие. А здесь, в Калькутте, книги его для меня наполнились жизнью, и я понял, что Тагор — грандиозное явление не только литературы, но и всей бенгальской культуры, и не только бенгальской, но и индийской, и мировой. И что мы о нем почти ничего не знаем.
1 февраля. Завершился международный кинофестиваль в Индии. Основной просмотр проходил в Дели, а к нам, в Калькутту, по-видимому, из-за ее радикальной репутации прислали фильмы молодежного авангарда. Фильмы очень разные, много откровенной халтуры, но много и настоящего, свежего. К сожалению, как у индийской публики, так и у нашей отношение к фестивалям одинаковое: раз фестиваль, значит, фильмы нерезаные, следовательно, будет «клубничка». Поэтому у кинотеатров бушует толпа, жадно хватая билеты на все подряд и оставляя потом залы полупустыми. Так, уходили целыми рядами с аргентинского фильма «Час гнева», снятого в подполье и вышедшего на свет только после прихода к власти перонистов. И лишь немногие досидели до финальных кадров: лицо мертвого Че Гевары и нарастающая барабанная дробь в течение нескольких минут.
5 февраля — 11 февраля. В историческом центре Калькутты, неподалеку от Иден-Гарденс, вырос в последние годы огромный крытый стадион имени Нетаджи Субхас Чандра Боса. В сущности, он не завершен до сих пор — то тут, то там капают сверху на одежду капли расплавленного гудрона. Все эти дни мы проводим на стадионе: идет всемирный чемпионат по настольному теннису. Ажиотаж безумный: билеты куда-то наверх, под крышу, где нечем дышать, перепродаются по 400 рупий. Нам, как журналистам, положены пропуска. Я получил их в штаб-квартире чемпионата в старомодном, начала века, отеле «Грейт Истерн» у спортивного, подтянутого, седоватого джентльмена — мистера Боса, оказавшегося племянником Нетаджи. Как вся пресса, я имею право «пастись» у самых кортов. Самую большую команду прислал Китай, правда, я заметил, что на одного игрока приходится по десять политработников: сидят на трибунах, неподвижные, надутые. С командой приехал замминистра по спорту. В последнее время усиленно распространяются слухи об улучшении отношений Индии и Китая, и вот она — пинг-понговая дипломатия: с ними носятся, газеты полны их портретов, отчетов о том, что они ели за завтраком, и т. п. Наших — человек одиннадцать, более половины — ребята из Армении. Местная армянская община закупила чуть ли не целую трибуну и ходит болеть за нас в полном составе вместе с отцом Акопом.
В первые дни наши играли вяло: сказывался климат, особенно влажность. Но постепенно разыгрались. Девушка из Каунаса Аста Станкиене обыграла чемпионку мира, маленькую, тоненькую, подвижную как ртуть китаянку. Приятно было, когда китаянка под каменными взглядами своих начальников первая подошла к Асте и пожала ей руку, поздравляя с победой. Первые и вторые места заняли наши смешанные пары: Гомозков — Фердман и еще одна. В последний вечер мы сидели на стадионе допоздна, болея за нашу команду и попутно любуясь ювелирной игрой китайцев, японцев, филиппинцев. Отчет о чемпионате, главным образом о советской и индийской командах, с множеством фотографий напечатан в нашем журнале, и этот номер мы дарим в качестве сувенира.
23 февраля. Еще одна поездка за пределы Калькутты — в городки Навадвипа и Кришнанагар.
Прошел всего месяц со времени поездки в Вишнупур, а пейзаж уже другой — деревья вдоль дороги цветут огромными красными цветами.
И вдруг мы уперлись в довольно широкую реку. Переправа — на пароме, хилом на вид, но спокойно-выдерживающем тяжелые грузовики. Встав в довольно длинную очередь, мы прикинули, что простоим не менее часа, поэтому отошли подальше, на уютную полянку, и расположились позавтракать. И хотя было очень рано (часов 8), мы не успели даже разложить продовольствие и открыть термосы, как немедленно, будто из-под земли, появились люди — мужчины, женщины, дети. Нет, они ничего не просили, просто стояли в отдалении толпой и смотрели, как белые саабы едят. Едят — и давятся от этого внимания…
Паром привез нас к песчаному берегу, где на возвышении лежал очень старый, очень святой и очень грязный город Навадвипа («Новый остров»). Он был известен еще в XII веке под названием Надия. В средние века он стал одним из центров кришнаизма, ибо именно здесь родился знаменитый святой, поэт-бхакт Чайтанья. Храмов и сегодня здесь много, они высятся на всех улицах. Мы побывали в трех. В первом но было ничего, кроме грубых идолов, вымазанных красной краской. По узкой улочке, окруженные толпой, мальчишек, мы прошли ко второму, носящему имя Радха-Кришна. На втором этаже просторный зал, по периметру которого размещены в стенах большие, освещенные на манер аквариумов ниши, в них устроены диорамные кукольные сценки на тему мифов о Вишну и истории Кришны и Радхи. Все куклы — из глины, грубоватые, но выразительные, все ярко раскрашены. На крыше в отдельном домике сидели, увенчанные гирляндами цветов, две большие, выше метра, статуи Кришны и Радхи. Отсюда был хорошо виден насквозь весь городишко: главная улица и отходящие в стороны кривые переулки.
Третий храм, самый известный, хранил золотое-(позолоченное?) изваяние Чайтаньи. Больше смотреть было нечего, и разочарованные дамы потребовали от меня магазинов с сувенирами, серебром и шелками, коими, судя по путеводителям, издревле славился город. Побродив по бедным лавкам, где лежали: дешевые тряпки, все успокоились и вернулись в автобус. В таких городках, вроде Вишнупура и Навадвипы, особенно отчетливо видна разница между гигантскими метрополисами и провинцией. Молчаливо было признано, что экскурсия не удалась, но возвращаться еще не хотелось, поэтому решили проехать немного вперед, просто так, наобум, ведь никаких путеводителей по окрестностям не имелось. И тут события приняли весьма занятный оборот.
Сначала мы проехали через две чистенькие, чересчур чистенькие, какие-то ненастоящие деревеньки, стоящие среди зеленых пальмовых рощиц и лугов — такой Бенгалии мы еще не видели. Потом пошли храмы — один, второй, десятый, и тоже все новые, «с иголочки», пятиглавые, белые с розовым, желтые с красным, белые с голубым, совсем русские по архитектуре, и только огромные листья банановых рощ и пальмы мешали этому впечатлению. Внутри каждого храма стояли мраморные, одетые в позолоченные одежды и осыпанные лепестками цветов статуи богов и святых, старых и новых. Мы попали в деревню Майапур — родную деревню Шри Чайтаньи, чье изображение видели в Навадвипе. Один храм стоял на месте хижины, где родился святой, другой был посвящен его родителям, третий и четвертый — его духовным наследникам, сегодняшним наставникам-кришнаитам. Брошюра одного из них, Свами Прабхавананды, продавалась тут же вместе с бумажными образками и сувенирами.