Я, Микеланджело Буонарроти…
Шрифт:
От этих размышлений Лодовико почувствовал неприятный вкус во рту. Тем не менее он понимал, что Урсула права. Найдя ее в комнате Джисмондо, Лодовико подошел, обнял верную служанку за плечи и сказал:
– Прости меня, Урсула, я не сдержался, вспылил. Прости меня, хорошо?
Она обернулась к нему и, улыбнувшись, ответила:
– Хорошо, хозяин, хорошо, конечно, я понимаю.
– Вот и славно, моя дорогая, моя ненаглядная Урсула. Ты была права, высказав мне все как есть, и я прошу тебя заняться этим делом.
– Каким еще этим делом?
– Ну, этим…
– Каким?
– Поиском подходящей женщины… – Он намеренно не сказал «жены».
Сказано – сделано. Урсула с готовностью возложила на себя полномочия главного оценщика кандидатур на место синьоры Буонарроти. Имея широчайшую агентурную сеть не только в Санта-Кроче, но и во всей Флоренции и даже в ближайших к ней виллах, Урсула проделала колоссальную работу по отбору кандидатур, проверке достоверности информации и личной оценке достоинств потенциальных хозяек дома. Лодовико не участвовал в «смотринах» вообще. Урсула
Итак, начались визиты. Все встречи были похожи одна на другую. Урсула всякий раз сопровождала хозяина. Ей были открыты двери почти всех домов во Флоренции. Оставалось только дивиться тому, с какой точностью эта женщина высеяла девиц, хотя по возрасту некоторые больше соответствовали женщинам, чем девушкам. Логика, которой она руководствовалась, была проста: все претендентки, жаждущие сменить позорный статус незамужней женщины на положение синьоры Буонарроти, разительно контрастировали с Франческой. Это сразу бросалось в глаза. У служанки было неплохо с внутренним чутьем. Лодовико попробовал пообщаться с девицами. Вышколенные в полном соответствии с требованиями тогдашнего общества, все они походили на бусы, нанизанные на одну нитку: тихие, скромные, молчаливые (по крайней мере, пока). Синьориты старательно примеряли на себя роль покорной, послушной жены. Урсула рассудила, что достаточно с ее хозяина переживаний, ведь мона Франческа избороздила всю душу синьора подеста своим причудами. Урсула приняла решение, что женщина, которая войдет в их дом, должна уступать хозяину во всем и смиренно отказаться от своей воли. Мужчины, пережившие много жизненных бурь, в один прекрасный для себя день решают, что свяжут себя только с той женщиной, которая сможет растворить себя в супруге. Мудрое решение.
А если мы хотим растворить одно вещество в другом, то надо сначала взять два разных по составу вещества. Потом два эти вещества должны взаимно поглотить друг друга, а не отторгать и от соприкосновения друг с другом не превращаться во взрывоопасную смесь. В результате химической реакции должно появиться третье вещество, формируемое от слияния первых двух. В общем, чтобы что-то свое отдать другому человеку, надо это что-то для начала иметь. Франческа своими «причудами», неуравновешенным темпераментом, непредсказуемостью невероятно обогатила чувственность Лодовико, сформировала его сложный внутренний мир. С ней он познал столь большую гамму ощущений, что теперь, сидя в очередной гостиной в очередном доме, с дрожью в сердце вспоминал свою жену и с пугающей ясностью осознавал, что с другой женщиной у него уже быть ничего не может. Привлекательность невинности действует до тех пор, пока не всплывет наружу прикрытая ею глупость. Лодовико понимал, что девушки отчаянно хотят понравиться, но выведенная Урсулой, казалось бы, идеальная формула – бесхарактерная женщина, оказавшаяся во власти своего мужа, – в отношении Лодовико не работала. Все выходило ровным счетом наоборот. Подеста понимал, что очень скоро инфантильность в поведении и невинность во взгляде ему смертельно надоедят. Было очевидно, что под этими ласковыми улыбками, за этими всякий раз широко распахивающимися, когда только он начинает говорить, глазами всепожирающая пустота. Лодовико только теперь понимал, кем для него была Франческа. Она давала ему жизненные силы, хотя он этого совсем не понимал. Она изменила его, не изменяя. Тогда Лодовико этого не заметил, а ведь он постепенно стал другим. Полное осознание постигшей его трагедии пришло к нему во время визитов в благородные семейства Флоренции.
Где ты сейчас, Франческа?
Решение было принято. Переговорив с Урсулой, он все-таки пришел к выводу, что на должность синьоры Буонарроти Симони будет принята немолодая уже женщина Лукреция Убальдини. Выбор был сделан большей частью Урсулой, ибо она должна была чаще других соприкасаться с вышеозначенной синьорой.
Сказано – сделано. Лукреция Убальдини вошла в дом синьора подеста Лодовико Буонарроти Симони.
11. Школа
Вы никогда не замечали, как чутко ученики улавливают отношение взрослых к себе подобным? Стоит кому-то из учителей невзлюбить одного из них, нет, не за проказы или шалости – в таких случаях юный «бандито» становится любимцем публики и героем квартала, – нет, я говорю о ребенке, которого учитель выбирает себе как жертву, которую станет регулярно третировать, большей частью на потеху одноклассникам, то дети с присущей им жестокостью тут же подхватывают интонацию учителя и, восприняв все как должное, считают особой удалью задеть побольнее несчастного. Подсознательно они всего лишь желают понравиться старшим. Если вы посмотрите на современные школьные фотографии, на которых запечатлен целый класс, то этого ребенка вам вычислить не составит особого труда: он, пожалуй, один не улыбается. Все остальные дети, как правило, позируют, стараясь привлечь к себе внимание. Жертва – нет. Она хочет уйти. Чем дальше, тем лучше. Покуда остальные, «нормальные» дети проводят все свое время, занимаясь вещами, соответствующими их возрасту – играют, веселятся, хихикают во время разговоров про представителей противоположного пола, – этот ребенок погружается в свои мысли, у него практически нет друзей, он много думает и много читает, и в подростковом возрасте его можно издали принять за старичка, так как обычно он начинает в это время сильно горбиться.
Учитель латыни мессер Франческо считался одним из лучших во Флоренции. Попасть к нему в класс было делом престижа, и все благородные семейства стремились отдать мальчиков ему на обучение. Леонардо уже учился у него, и мессер учитель был очень доволен старшим сыном Буонарроти. Как я уже говорила, у Леонардо были все качества, необходимые для того, чтобы с комфортом прожить эту жизнь: умение нравиться людям, уживчивость и благодарность. Мессер Франческо считал его одним из лучших и способнейших мальчиков, о чем неоднократно сообщал господину подеста. Ну конечно же Лодови ко отдал и Микеланджело обучаться латыни. После смерти Франчески Лодовико поклялся себе, что сделает из среднего сына крупного сановника, который займет один из важнейших постов в Синьории и тем самым поднимет несколько опустившееся знамя славного рода Буонарроти Симони, потомков де Каносса. Начало этому, конечно, должно быть положено в школе. Лодовико так свыкся с мыслью о будущем Микеланджело, что хороший старт Леонардо закрепил в нем уверенность, что Микеле пойдет по стопам брата, а потом и превзойдет его в успехах. Но вдруг… Я заметила, что в жизни Микеланджело, такой характерной для жизни истинного гения, очень часто возникали ситуации, рассказ о которых можно начать со слова «вдруг».
Так вот, вдруг обнаружилось, что мессер Франческо не нашел в Микеланджело тех способностей, которыми так щедро был наделен его старший брат Леонардо. Примечательно еще и то, что Микеланджело не тянулся за своим братом, не выражал никакого желания быть полезным учителю и угождать ему. Микеле словно делал все нарочно, чтобы вызвать гнев мессера Франческо и насмешки остальных учеников: постоянно опаздывал, а то и вовсе не приходил на занятия, с трудом запоминал слова и постоянно рисовал мелом на грифельной доске. Мессер Франческо не терпел никакого сопротивления со стороны учеников. Он искренне считал себя правым, когда за малейшую провинность колотил ученика перед всеми тростью по спине или заставлял целый час стоять на коленях, произнося правильно окончание того или иного слова, если тот допустил в нем ошибку. Малейший звук в классе был способен вызвать резкий окрик учителя. Что и говорить, мессер Франческо считал верхом неповиновения, если ребенок осмеливался ему возражать, и неважно, кто был прав, а кто виноват.
Понятно, что Микеланджело со своей своевольной и своенравной натурой почти сразу сделался козлом отпущения для мессера Франческо. Серьезный взгляд этого не по годам развитого ребенка будил в учителе злость. Ему казалось, что Буонарроти оценивает его и видит какие-то недостатки. Господин учитель частенько срывал на мальчике злость, унижал его при всех, тем самым веселя класс. Надобно отметить, что поводов для этого находилось предостаточно. Так бы все это и продолжалось, если бы однажды не наступил давно ожидаемый момент истины.
Шел обычный, нудный и, казалось, нескончаемый урок по катехизису. Мессер Франческо, как коршун, прохаживался по рядам, внезапно склоняясь то над одной, то над другой грифельной доской сжавшихся от страха учеников. У учителя был целый свод постановлений о нарушениях и последующих за ними наказаниях. Вот то немногое, что имелось в распоряжении весьма предусмотрительного учителя: лишение обеда, порка, жалоба отцу, с последующей поркой дома, и угроза выгнать из школы.
Урок меж тем шел своим чередом. Слышался скрип мелков по грифельным доскам: кто-то писал быстрее, кто-то медленнее, кто-то вообще не мог и слова нацарапать. Обычая школьная картина, и не важно, в каком веке это происходит. Мессер Франческо медленно прохаживался мимо учеников, иногда останавливаясь и нависая над каким-нибудь несчастным. Вдруг что-то изменилось. Мессер Франческо отскочил от одного из учеников, как кот от горячих угольев. Все мальчики разом повернулись к ученику, грифельная доска которого произвела сей необычный эффект. Разумеется, это был Микеланджело Буонарроти. Все вокруг, кто как может, потянулись посмотреть – что это у него там? Постепенно гул нарастал, и уже казалось, никакая сила не может удержать юных сорванцов на своих местах. Учитель не в состоянии был противостать охватывающему класс хаосу. Кто видел сам, тот с шепотком, с хихиканьем рассказывал об увиденном соседу, и тот уже в свою очередь лез посмотреть на грифельную доску Микеланджело, и так движение шло по цепочке, пока наконец шквал неудержимого хохота не сотряс всю аудиторию целиком. Растерянный учитель, грозя тростью и беспомощно размахивая руками, истошно кричал:
– Прекратить! Немедленно прекратить! Я вам покажу, щенки, как измываться над почтенным человеком!
Но смех сильнее угроз, и всякий диктат теряет свою силу, когда над ним начинают смеяться. Какую же роль в этой истории играла грифельная доска Микеланджело? Во время урока он и не думал о латыни, а размышлял совсем о другом. Его мысли давно занимали статуи в одном из соборов Флоренции, мимо которого мальчик ежедневно ходил в школу. Он и опаздывал на уроки мессера Франческо исключительно из-за того, что каждое утро бегал полюбоваться на них. Высоко стоящие в нишах, безмолвные, бледные и таинственно-благородные, они казались мальчику существами не из этого мира, живущими своей загадочной, отличной от людской жизнью. Он видел в них живых существ. Он даже разговаривал с ними, благо что людей по утрам в соборах почти не бывает. За это мальчик расплачивался побоями в школе и бранью отца, которому попеременно жаловались то учитель, то Леонардо.