Я не Байрон
Шрифт:
– Радио - Няню.
– Как говорится:
– Вы этого достойны.
Примерно, как посоветовал Сальери Моцарту:
– Лучше посмеёмся, чем умрем, - и подсыпал ему яд в бокал с напитком веселья без серьезности.
Эта же идеология была у Марио Корти:
– Никаких отравлений - только любовь к конфетам.
– Была у Сальери-то.
Дак, мил человек, это же ж тоже самое.
Этой же идеологией повсеместного счастья обладали абсолютно все советские фильмы, как например, показанная вчера в Новом Цвете-Свете - лента-изолента Девушка ищет Отца, или что тоже самое:
– Муля и иё производные, которые она безапелляционно берет-Подкидывает весь фильм.
Не стал смотреть - мне слишком страшно. Неужели бог таким придумал мир, что нам с ним:
– Не справиться.
Почему, собственно, страшно? Дома слишком одинокие, как будто это дома и не людей вовсе, а Циклопов, к которым мы попали вместе с Одиссеем, но он-то свалил, а мы:
– Так и остались.
Все советские фильмы веселые за исключением тех, где - тоже девочке - долбит долотом коленку фашист, чтобы сказала, кто дал ей керосину, чтобы поджечь дом, где они жили, - как будто это и так неизвестно. Но надо:
– Как-нибудь отметить тот реквием, который сегодня случился.
В принципе, радоваться вечно можно, но!
Но был бы перевод фильмов Голливуда, но чтецы перевода долбят ему даже не одну, а сразу обе коленки:
– Не только звук, но и картинка начинает казаться противоестественной.
Можно бы думать, что та райская жизнь, которую добыл - отыскал Александр Генис, находится в книге:
– По ком звонит колокол, - где в партизанском отряде Роберт Джордан не только взрывает мосты, но и завтракает, обедает, ужинает и вдобавок трахает прелестную леди, да еще:
– По взаимной любви, - но нет, вряд ли, ибо Борис Парамонов - надо думать тех же - свободных - взглядов на природу вещей и людей, завещает:
– Это скотство так поступать во время войны, где все страдают, он, этот Роберт Джордан, продолжает и продолжает, как какой-нибудь Одиссей:
– Радоваться жизни.
Что и означает, что это веселие между двух черствых корок - есть не что иное, как опять двадцать пять то же:
– Страдание.
Как и говорится - поется:
– Вы страдайте, а мы пока подождем.
Нельзя воспитать новых людей в старой вере. А вот это:
– Мы не те и не эти, - означает постановка себя над ситуэйшен, но!
Но:
– Какие ваши доказательства?
Их нет.
Просто так посмеяться не удастся.
– --------------------
Просто так, автоматически, жить чинно и благородно не получится, как не получится принять Христианство от широты доброты души, ибо как и написано:
– Вход туда производится:
– С усилием.
Дорога туда настолько узка, что ее и вообще нет, в диапазоне видимого спектра.
Нельзя сказать просто так, от души, что вам не понравилось чтение Бродского, как это сделали родственницы и родственники мадам Кривошеиной из Парижа в передаче Ивана Толстого, когда, по ее словам, очень удивились, что так, как Бродский можно читать стихи, ибо не слышали сие ни разу за всю оставшуюся в их Больших и Малых театрах жизнь. Как в театрах, да, сочиняют лабуду, что Земля только прилетела сюды-твою в 17-м году, но!
Но читать-то мы умеем, так сказать:
– С сотворения мира!
Тогда как сегодня по чтению переводов фильмов Голливуда мы отчетливо видим, что местное чтение априори, именно от сотворения Вавилонской Башни:
– Разговор глухого с немым.
И кто бы их ни читал, не только переводчики, но и все артисты, как один:
– Ни в зуб ногой.
И хоть бы хны:
– Ми нэ знали.
– Скажите как, нам говорить по-русски-то.
Читают все, по сути дела, просто и не заморачиваясь:
– С выражением.
Точно также, как двигались бы по дороге: в некотором алгоритме, а то, что на дороге стоят припаркованные машины, или пешеходы переходят улицу, так - как сказал один парень в кино:
– Дави их - я такого роста не помню.
– А точнее, эти препятствия не видны вообще местному водителю - чтецу -переводчику.
Они не из нашего театра, как, например, Воланд, Кот, Азазелло, Коровьев или Гелла.
Но Булгаков написал:
– Они там были.
– Именно за тем и были, чтобы показать, что они:
– Есть.
Аннушку знаю, да, так как вчерась еще заняла за ней очередь за маслом, а больше никого здесь и:
– Нету.
Далее, В ту степь, или наоборот: Не в ту степь, - танцевал Пуговкин с Зоей Федоровой.
– Никого у нас не бывает, - говорит она.
Что тоже самое читать текст Шекспира или любой другой текст, сочиненный до нас:
– Это всегда будет Перевод, - который читать не умеют именно потому, что:
– Это Запрещено.
Запрещено, несмотря на песню:
– Ты сама догадайся По Голосу семиструнной гитары моей.
Текст, который только что пишется, имеет интонацию Перевода. Иначе это будет ни к селу, ни к городу.
Потому и не могут найти артисты нужную интонацию перевода, что ее не существует, ибо это:
– Ваш текст.
Ваш текст, который, тем не менее, не имеет самостоятельности, не заменяет текст первоисточника, а:
– Стоит рядом с ним, - как:
– Шервудский лес на фоне Итальянского, как вода на фоне суши, по которой Плывут Два Веронца из Милана в Верону.
– Имеется в виду, вполне могут быть детали, которые на это укажут, хотя по тексту пьесы Валентин и Протей - дворяне из Вероны, и плывут, наоборот в: