Я подарю тебе землю
Шрифт:
— Простите... — пробормотал кабальеро. — Я не знал, что таковы распоряжения советника. Я понимаю, что дела графства важнее, чем нужды какого-то частного лица.
Марти, уже успевший потереться среди придворной знати и научиться себя вести, невозмутимо наблюдал за перепалкой посетителя и секретаря.
Бруфау пошел доложить о госте, и провинциал замер с открытым ртом, когда советник собственной персоной показался на пороге кабинета, чтобы лично поприветствовать вновь прибывшего.
Как только за Марти закрылась дверь, советник по-отечески похлопал его по плечу и предложил сесть у стола.
— Какой приятный
Сняв плащ и устроившись в кресле, Марти ответил:
— Простите, что так долго не заглядывал к вам, сеньор. Во-первых, дела отнимают много времени, а во-вторых, мне не хотелось напрасно вас беспокоить.
Бернат Монкузи развалился в кресле, сложив на груди руки.
— Что ж, я вас слушаю, — сказал он.
Марти всеми силами старался не показать своего волнения. Тем не менее, его скромный жизненный опыт подсказывал, что сначала надо постараться умаслить советника, пользуясь его жадностью. А потому он первым снял с плеча сумку и положил ее на стол. Советник поднял на него вопросительный взгляд, и Марти поспешил ответить:
— Здесь, сеньор, ваша доля, как мы договаривались.
С этими словами он подвинул сумку советнику.
— Что это вы мне принесли?
— Взгляните сами.
Не сводя с Марти глаз, Монкузи развязал тесемку и осторожно открыл сумку. От взора Марти не укрылось, как в лисьих глазках зажегся алчный огонек.
— Что это такое? — спросил советник.
— Ваша доля прибыли по договору.
— Но тут явно больше, чем мне причитается.
— Разумеется, — ответил Марти. — Ведь я собираюсь отправиться в долгое путешествие и вернусь лишь в будущем году, а потому все дела я оставляю в руках доверенных людей, а потому посчитал, что будет справедливо, если я передам вашу долю за несколько месяцев вперед. Если я задержусь в плавании дольше, чем рассчитывал, то доплачу недостающее, но в любом случае мне бы не хотелось, чтобы вы понесли убытки по моей вине.
— Я так понимаю, вы собираетесь отплыть на корабле, который купили у этой вдовы с Майорки?
Лицо Марти удивленно вытянулось: он даже не предполагал, что советнику может быть об этом что-то известно.
— Не совсем так, — ответил он. — Корабль еще не готов, но вы правы, я собираюсь отплыть на нем... Но откуда вы это знаете? Я никому не рассказывал.
— Гуляющий по улицам Барселоны ветер доносит до моих ушей все новости.
Марти сразу понял тонкий намек.
— Просто не вижу необходимости в том, чтобы оповещать всех вокруг, что решил помочь другу детства, оказавшемуся в затруднительном положении. Даже падре Льобет всегда говорит, что правая рука не должна знать, что делает левая, — ответил он.
— Поистине библейский ответ.
— А кроме того, я хочу повидать мир, а лучшего случая и не придумаешь. К тому же сейчас самое время для торговли: в графстве царит мир, и мне помогают могущественные особы, которые принимают такое участие в моих делах.
— Вы хотите сказать, в наших делах, — с легкой улыбкой поправил его Монкузи.
— Разумеется. Вы же сами видите, что я передаю вам долю от еще не полученных доходов.
— И скажите, раз это касается и меня, кому вы передали дела на время своего отсутствия?
— Мой раб Омар — непревзойденный знаток в возделывании
— Ну что ж, я хорошо его знаю и вполне одобряю ваш выбор. Я рад, что вы вверили свои дела в руки Баруха Бенвениста, но мне не понравилось, что вы ничего не сообщили об этом мне. Видите ли, я стараюсь по возможности не иметь дел с евреями, за исключением лекаря.
Марти нисколько не удивился, что смотритель рынков знаком с евреем, и поспешил ответить:
— Вот поэтому я и хочу решить все вопросы до своего отъезда, а кроме того, составил завещание, назначив своим душеприказчиком падре Льобета. А если со мной что-то случится, вы должны получить свою долю доходов.
— Мудрое решение.
Марти прекрасно осознавал, что в эту минуту все его будущее висит на волоске.
— Итак, молодой человек, когда вы собираетесь отплывать?
— Через пару месяцев.
Советник поднялся со стула.
— Ну что ж, если вам больше ничего не нужно...
Сердце Марти едва не выскочило из груди.
— Видите ли, сеньор, — начал он. — Вы оказали мне честь своим доверием и даже несколько раз приглашали в свой дом на обед, и теперь я хотел бы ответить вам такой же любезностью, послав вашей дочери подарок в знак моего к ней уважения и восхищения.
Советник мгновенно изменился в лице.
— Я вас слушаю, — сухо произнёс он.
— Впервые я встретил вашу дочь вовсе не в вашем доме.
— А где же тогда? — осведомился Монкузи со смесью недоверия и любопытства.
— Уже довольно давно, на невольничьем рынке, куда я пришёл купить слуг.
— И что же?
— В тот день, повинуясь минутному капризу, я купил одну мусульманку, непревзойденную певицу, которая помогала мне коротать время долгими летними вечерами.
— И какое это имеет отношение к нам?
— Дело в том, что с тех пор ваша дочь обижена на меня, поскольку тоже хотела купить Аишу — так зовут эту рабыню — но в конце концов я дал большую цену.
— Продолжайте.
— И вот я подумал, что, поскольку надолго уезжаю, а также в знак признательности вам, будет лучше, если Аиша теперь поможет коротать вечера вашей дочери, ведь сам я все равно долго не смогу пользоваться ее услугами. Жаль, если исключительный талант, доставляющий столько радости, пропадет впустую.
Бернат Монкузи ненадолго задумался; это минутное молчание показалось Марти вечностью. Наконец, советник снова заговорил — медленно и отчетливо:
— Дорогой юноша! Наша дружба уже принесла нам обоим большие выгоды, и мне бы хотелось, чтобы эти отношения и дальше оставались столь же теплыми и приятными. Да вы и сами в этом заинтересованы. А посему вынужден вам сказать, что моя дочь — или, вернее, падчерица, поскольку в свое время я женился на ее овдовевшей матери, смысл всей моей жизни. Я знаю, что рано или поздно придется выдать ее замуж, если она, конечно, не захочет уйти в монастырь, чему я был бы только рад. Я, конечно, принимаю ваше предложение, но при этом не желаю, чтобы вы питали какие-то надежды в отношении моей дочери. Вы не лишены достоинств, но не гражданин Барселоны, чего, как вы знаете, крайне сложно добиться, а потому не можете претендовать на ее руку. Я ясно выразился?