Я подарю тебе землю
Шрифт:
— Вполне, сеньор.
— Может, я и не благородный дворянин, — продолжал Монкузи, — и нынешнего высокого положения достиг ценой многолетних усилий, но я полноправный гражданин Барселоны, а это не многим ниже, чем дворянский герб. Барселона — единственный город на Средиземном море, чье гражданство дает такие привилегии. Я пользуюсь личным доверием графа, служение которому всегда было целью моей жизни. Сами понимаете, какой-то выскочка не может даже мечтать о Лайе. Я рассчитываю выдать ее замуж за человека, по меньшей мере равного ей по положению, и, к величайшему моему
Марти почувствовал, что сердце его вот-вот разорвется от боли, но комплимент его прибодрил.
— Я это понимаю, — ответил он, — но не сочтите за дерзость, во имя нашей дружбы, признаюсь вам, я готов положить жизнь, чтобы заслужить то звание, которого сумели добиться вы, и тогда, став полноправным гражданином, попрошу у вас ее руки.
— Ну что ж, попытайтесь. Это ваше право. Но должен предупредить: путь долгий и трудный, к тому же крайне маловероятно, что вы добьетесь успеха. Для этого нужны могущественные покровители, а вы — всего лишь новичок, пусть даже решительный и мужественный, чем вы мне особенно симпатичны. Но одно дело — оказать вам покровительство, на которое вы всегда можете рассчитывать, и совсем другое — породниться с вами. Так что, во имя нашей дружбы, я бы посоветовал вам направить усилия на процветание нашего дела. Вот увидите, со временем юношеские страсти утихнут сами собой.
— Я благодарен вам за совет, — ответил Марти, обиженный снисходительным тоном собеседника, — но не забывайте, я человек упорный, и не имеет значения, в какой области добиваться успеха. И потому скажу прямо: я готов сделать все, чтобы стать достойным руки вашей падчерицы.
Голос Берната Монкузи эхом разнесся по комнате.
— Уж поверьте, пока вы не добьетесь гражданства, мое решение останется неизменным.
— Я так понимаю, что вы согласны принять мой подарок? — спросил Марти.
— Разумеется, — со вздохом сдался советник. — А сейчас... Позвольте поблагодарить вас, что так передали мою долю заблаговременно. От всего сердца желаю вам благополучного плавания.
Марти, понимая, что говорить больше не о чем, поднялся с кресла.
— Да пребудет с вами Бог, советник, — сказал он.
Молодой человек взял плащ и сумку и покинул кабинет человека, от расположения которого зависело все его будущее, и с каждым днём внушающего ему всё большую неприязнь.
30
Граф Понс III Тулузский держал совет с Робером де Суриньяном и аббатом Сен-Жени. Граф возлежал на простом ложе, с целой горой подушек под правой ногой — он страдал от очередного приступа подагры. В большом камине пылали крупные поленья, которые усердно подкладывал в огонь шут Батистон по прозвищу Коротконогий, внимательно прислушиваясь по своей давней привычке к разговору хозяина с его советником и монахом.
— Здесь нечего даже и думать. Парочка вступила в позорный сговор в тот самый день, когда он бесстыдно злоупотребил моим гостеприимством, а вся эта история в лесу Сериньяк была всего лишь комедией для моих людей,
— Да, пожалуй, — протянул Робер де Суриньян. — Если бы графиню захватили обычные разбойники, они бы уже давно потребовали выкуп.
И тут вмешался аббат Сен-Жени:
— Я говорил вам об этом еще прошлым летом, когда обратил внимание на странное поведение графини. Помните, что вы тогда сказали? Что у меня старческое слабоумие, и мне мерещатся призраки. К счастью, чутье заставило меня поставить в известность Его Святейшество, чтобы церковь приняла меры. Прелюбодеяние — более чем серьезный проступок для любого христианина, а уж если речь идет о властителях — и вовсе немыслимое дело.
— Я весьма благодарен вам за это, — ответил граф. — Сказать по правде, я никогда не верил, что моя супруга способна на измену. С возрастом я стал слишком доверчив, но клянусь Богом, эта парочка дорого заплатит за поруганную честь Тулузы.
— Сеньор, эти негодяи подло обманули ваше доверие, — сказал Суриньян. — Если бы вы присутствовали в тот день за ужином, то, возможно, почуяли бы, что дело нечисто.
— Сейчас уже поздно сожалеть, — ответил граф. — Теперь нужно подумать, как выбраться из этой позорной ситуации с наименьшими потерями. Если не принять срочных мер, я стану посмешищем всей Септимании. Аббат, немедленно позовите писца, я продиктую письмо к понтифику и как можно скорее отправлю гонца в замок Святого Ангела.
Советник с аббатом ушли, и в комнате остались лишь двое: покинутый супругой граф и шут, который пользовался его доверием и умел развеселить.
— А ты, Батистон, не заметил ничего странного той ночью? — спросил граф. — Или, может быть, шут графини о чем-то проговорился?
— Дельфин мне, конечно, друг, но прежде всего он — верный пёс своей госпожи. Он ни за что ее не выдаст. Но все же, сеньор, с вашего позволения, сейчас, когда никто нас не слышит, я могу сказать вам нечто утешительное.
— Говори, Коротконогий.
— Там, где я родился, существует поговорка...
— Кончай тянуть кота за хвост, — рассердился граф. — Говори, коли уж начал.
— Короче, у нас говорят так: «Повезло рогоносцу — жена другому досталась». Так что я думаю, сеньор, стоит переложить эту ходячую головную боль на графа Барселонского: пусть теперь он с ней мучается.
— Пожалуй, ты прав, Батистон. Но все же имей в виду, только посмей кому-нибудь во дворце повторить эту поговорку, я тебе вот этой палкой башку расшибу.
С этими словами Понс Тулузский погрозил ему посохом, на который всегда опирался во время приступов подагры.
Несколько дней спустя камергер Папы Римского монсеньор Биларди получил письмо следующего содержания:
«Писано в Тулузе 2 февраля 1053 года.
Его Святейшеству Виктору II от Понса III Тулузского.
Ваше Святейшество!
Осмелюсь просить Вашей справедливости, как преданный слуга Церкви, чья честь была вероломно поругана.