Я - подводная лодка!
Шрифт:
Письма! Ждет ли их ещё кто-нибудь так, как ждут подводники! Разве что зимовщики в Антарктиде, когда самолет задерживается на полгода... На подводные лодки корреспонденция никогда прямо не попадает. Мешки с почтой кочуют по всему океану, пока, наконец, чудом на какой-нибудь якорной стоянке, у черта на куличках, залетный тральщик или эсминец не передаст на ободранную штормами и обросшую зеленью подлодку экстренный семафор: "Вам почта".
Весть о почте облетела всех и сразу, и в отсеках воцарилось ожидание почти болезненное: что-то там дома... Предчувствия и предвкушения...
Ликовал
– Это я почту намыл!.. Это я!..
Из-под настила в первом Костя извлек свою трехрядку, развернул мехи, и под визгливо-голосистые удало-бесшабашные переборы в отсеке сразу повеяло деревенской гулянкой. А он сидит на торпеде, мичманский погон перехлестнут ремнем, гармошка на коленке, подбородок вскинут, взгляд сосредоточенно-отрешенный, точно и сам удивлен, что выделывают его пальцы. И флотская удаль в прикушенной губе. Ни дать ни взять - Садко в морском царстве... Эх, русский человек, тульская трехрядка! Вечером получили "добро" у старшего на рейде стать к танкеру. Из иллюминаторов осанистого судна торчат жестяные совки-ветрогоны. Жарко. Под высоким бортом колышется пронзительно синяя, словно спирт-сырец, средиземноморская вода.
Матросы на палубе танкера гражданские, и мы разглядываем их смуглых, длинноволосых - как инопланетян.
В первую очередь передали мешки с почтой. Я хлопочу возле них, как инкассатор на людном вокзале, ибо почту готовы растерзать прямо на палубе.
Ну, конечно же, в кают-компании уже начали рвать пакеты, и доктор раздает письма. Но это моя святая обязанность, и я затаскиваю все мешки к себе в каюту. Они забивают её доверху, так что мы с доктором едва в ней вмещаемся. Вспарываем тугие свертки суточной почты боцманскими ножами и потрошим их, словно рыб. Письма вложены между скрученными в трубку журналами, и мы выгребаем их дрожащими от нетерпения пальцами. Письма! Письма!! Письма!!!
Я рассовываю свои конверты по карманам, даже не прочитав толком - от кого. Только автоматом отбивает в сознании: "Не от нее... Не от нее... Не от нее..."
Ночью никто не спал - все читали и перечитывали письма. Ходили по отсекам, делились новостями. Информационный взрыв.
У лейтенанта Васильчикова, минера и командира торпедной группы, родились сыновья. Поздравлений и шуток - через край, Васильчиков на радостях подарил мне заветную шкатулку из-под палубных часов - сам принес, без всякого торга.
Помощник Федя в трансе. Письма от молодой жены где-то гуляют по морям-океанам. Зато пришел конверт от двоюродной тетки.
– Сто лет бы от неё не получал!..
У командира умерла бабушка. У меня - дед по материнской линии, деда Миша, Михаил Романович Соколов. Бабушкины каракули сообщали, что "в гробу он лежал красивый, как артист". Предчувствуя кончину, он за год начал раздавать свои вещи. Мне достался полевой цейсовский бинокль - память первой германской, коробка с медалями за войну прошлую, пакетик с маминой прядью и надписью "Женя Соколова. 1941 г.", бумажник с фронтовыми письмами и фотокарточками.
Только-то и осталось от восьмидесятилетней жизни? От деда осталось на земле все, что полагается, по словам мудрецов, оставлять человеку: детей, вырытый колодец, посаженное дерево. Двух дочерей оставил Михаил Соколов детского врача и школьную учительницу... Дубок, клен и рябину мы сажали с ним в подмосковном Абрамцеве. Там же на моих школярских глазах вырыл он и колодец. Прежде чем лопата врезалась в землю, он долго формовал бетонные кольца, а когда отлил их с дюжину - выкатил на лужайку самое сухое и прочное, влез в его окружье и стал подкапывать. Когда кольцо осело краями вровень с землей, он поставил на него новое и продолжал рыть вглубь пока оно не ушло вниз. Со дна шестиметрового ствола забил родник. "В водяную жилу попал", - радовалась бабушка и бросила на счастье серебряный крестик. Вода в окрестных колодцах была мутно-глинистой, а в дедушкином прозрачно-ледяной.
Сколько помню себя, заглядывать в колодцы всегда было страшновато. Казалось, ни один из них не имеет дна, и ровный бетонный ствол уходит сквозь воду в самые тартарары. Бабушка пугала меня: "Не заглядывай, водяной утащит!"
Я заглядывал, и "водяной" утащил-таки меня...
Я вспомнил бабушку и нечистую колодезную силу, когда впервые посмотрел во входную шахту подводной лодки через верхний рубочный люк. Тусклый стальной колодец уходил вниз, в темноту, и на дне его краснел едва высвеченный круг палубного настила.
Колодец - это всегда нечто мрачное и таинственное. В "колодцы смерти" - жертвенные шахты у ацтеков на Юкатане - бросали самых красивых юношей и девушек. А тут, на лодке, то и дело надо спускаться в колодец и вылезать из него. Его стальная труба стала единственным путем, связующим нас с поднебесным миром... Ночью, на всплытии, когда выбираешься по стальной шахте, над головой, в окружье распахнутого люка, покачиваются звезды. Кажется, будто лезешь по трубе телескопа...
За полночь в мою каюту постучал старпом:
– Не спишь, Андреич? Выпить чего есть?
В руке письмо, в глазах - себе не верю - слезы. Впрочем, сентиментальность - один из признаков душевной усталости в конце похода.
– Есть.
– Я достаю из рундучка аптечный пузырек с настойкой лимонника. Двадцать капель в чай прекрасно снимают усталость. Симбирцев разливает остатки - по десять граммов - в пластиковые футлярчики из-под фотопленки.
– Давай хоть символически... За упокой души... Ольга Павловна на "жигулях" разбилась... Не вписалась в поворот Ольга Павловна... Снежная королева, полярная звезда подводного флота, красавица и ...в свои немыслимые тридцать пять - доцент мореходного училища...
...Она прикатила на своих злосчастных "жигулях" прямо на причал чуть ли не к трапу подводной лодки. Был День Военно-морского флота. Мы, как всегда в таких случаях, стояли у стенки городского морвокзала и принимали по случаю праздника - экскурсантов. Это планида у нас такая, как у самого нового, а значит, самого чистого и исправного в своей серии корабля. Длинная вереница студентов, домохозяек, рыбаков, школьников тянулась к верхнему рубочному люку, где ловкие матросские руки помогали женщинам и детям спускаться по вертикальному трапу. Симбирцев прохаживался рядом и следил за порядком.