Я - подводная лодка!
Шрифт:
– Ищенко, - дает Андреев последние указания, - крепи инструменты по-штормовому. Понятно? Если тряхнет, чтоб с палубы не собирать.
Чем ближе к началу операции, тем значительнее становится в моих глазах доктор. Я готов простить ему что угодно, лишь бы с Даниловым все обошлось.
В отсек влезает радиотелеграфист матрос Фомин с портативным магнитофоном:
– Товарищ капитан, здесь хорошие песни. Пусть Данилов слушает. Мы читали: зубы под музыку дергают - не так больно...
– Пусть слушает, -
– Второй, выключить батарейный автомат!
Это инженер-механик заботится о том, чтобы в "операционной" было чуть прохладнее. Электролит при разрядке нагревается, поэтому энергия на расход будет браться из аккумуляторных ям другого отсека.
Данилов уложен на столе, руки и ноги пристегнуты специальными ремнями, мы слегка обманываем его, уверяя, что это необходимо для штормового крепления.
– Свалишься, потом собирай тут тебя по частям, - с преувеличенной озабоченностью ворчит Андреев.
– На, выпей!
– Что это?
– опасливо принюхивается матрос.
– Коко с соком!
– Спирт?
– Чтоб меньше "мама" кричал.
– Не буду я его, товарищ капитан. Я этот запах с детства не переношу... Как отец пьяный придет, так...
– Пей, чудило. Тебе же легче будет.
– Я потерплю.
Из коридора с любопытством прислушиваются к диалогу.
– Товарищ капитан, разрешите, я за него выпью!
– вызывается Тодор.
– Кыш отсюда!.. Пей, Данилов, а то Тодору отдам!.. Ну что за матрос пошел! Пей, говорю!
– Я потерплю, товарищ капитан!
– Ну, терпи...
Гагарин и Лебедев в книге "Психология и космос" писали: "Если возникнет необходимость, врач-космонавт должен будет оказать хирургическую помощь. Роль операционной сестры и ассистента возьмут на себя так же, как, например, на подводных лодках, специально подготовленные члены экипажа",
Увы, я совершенно не готов к назначенной роли. Я вообще впервые в жизни присутствую на операции.
Лицо Данилова отгорожено от тела занавесочкой, чтобы не видел свой живот с выложенным операционным полем. Кожа его, густо смазанная йодом, проступает сквозь тонкие салфетки фиолетовыми пятнами. Доктор, отломив рожок ампулы, спрыскивает место будущего разреза "заморозкой". Блеснул скальпель.
– Больно!
– выдыхает Данилов.
– Терпи...
Разрез обескровили тампонами...
Минут пятнадцать я держался довольно сносно. Потом вдруг виски покрылись холодным потом, в ушах зазвенело, яркие лампы стали меркнуть, и, как я ни хорохорился про себя, - пришлось присесть. Душно. Хочется сорвать со рта марлевую повязку.
– Нашатырю нюхнете, Николай Андреевич?
Насмешливый голос доктора - лучше любого нашатыря. Я поднимаюсь.
– Больно!
– морщится Данилов.
– Больно!
Он повторяет это слово методически и почти без выражения, как акустик свое извечное "горизонт чист".
Из-за двери плывет "Александрина" в исполнении "Песняров". Данилов пытается вслушаться в мелодию. От боли рот его оквадратился; глаза плавают в орбитах, подлых слез. Но ни стона, ни вскрика. Вот тебе и маменькин сыночек...
Я промокаю ему лоб, смачиваю губы марлей, и Данилов жадно слизывает капли.
– Скажи мне, как проехать с "Полежаевской" в "Медведково"?
– С двумя пересадками. На "Краснопресненской"... и "Проспекте Мира".
– А с одной?
– На "Площади Ногина"...
– Правильно... Теорему Вейерштрасса помнишь?
– Помню.
– Давай.
– Если члены ряда... регулярны в области Дэ и этот ряд сходится в Дэ и равномерно сходится в любой замкнутой области...
Я не знаю, о чем с ним говорить. Я иссяк... Операция идет уже с час. Халат на мне промок. Когда я замолкаю, он просит:
– Поговорите со мной, товарищ капитан-лейтенант!
– не забывая добавлять звание даже здесь, на окровавленном столе. Ну, человек...
– Книжку "боевой номер" помнишь?
– Помню...
– Обязанности при срочном погружении?
– Обслуживаю машинку кингстона топливно-балластной цистерны номер десять... У-ум... Больно!.. В районе кормовой переборки трюма и дейдвудных сальников.
– Где живет твоя Наташа?
– В Сокольниках. Олений вал, дом девять...
Доктор нас не слышит, он поучает Ищенко, который собирается после службы в мединститут:
– В хирургии, когда запутаешься, помни правило: беленькое сшивается с беленьким, красненькое - с красненьким...
Слава богу, кажется, зашивает. Аппендикс - в эмалированной чашке.
Данилова перенесли в каюту старпома, осторожно уложили на диванчик.
– Минералочки бы ему сейчас, - вздохнул доктор.
– Ящичка два. Жидкая диета - соки, воды...
– Шура!
– крикнул помощник.
– А, ну тебя, я сам...
С резвостью, необычной для столь грузного тела, он слазил в жилой отсек и принес две бутылки боржоми.
– Из личных запасов.
– Ну, Федя!..
– развел руками Симбирцев.
– Два ноль в твою пользу...
После операции, как водится, доктору преподнесли тарелку с жареным картофелем и двойную порцию пайкового вина. Не снимая халата, Андреев присел за стол, с которого стащили окровавленные простыни.
– Землетрясение-то было?
– спросил он штурмана.
– Да покачало слегка...
– Черт! Не заметил. Обидно. Первый раз в подводное землетрясение попал.
А, в общем, он ничего парень, наш доктор. Случилась беда, и сработал четко, сделал то, что от него требовалось...
Я невольно сравниваю его профессию со своей...