Я пришел, чтобы судить
Шрифт:
– Теперь вы понимаете, Павел Андреевич, насколько рискуете? – спросил он наконец. – Один из бандитов – бывший полицейский, второй – действующий, работник уголовного розыска. Это не просто бандиты, это люди, у которых есть официальная возможность заняться вашим розыском, используя весь аппарат РУВД и все современные технические возможности. Вы понимаете, что убрать вас они могут очень легко, а найти еще легче? Не забывайте, что в последний раз вам просто повезло, что я оказался поблизости. Точнее, потому что именно я оказался поблизости.
– Ой, ладно вам, Антон, – не очень уверенно, а скорее, по привычке
– Вы по-прежнему уверены, что ваши связи что-то решат? Павел Андреевич, а вдруг у них там прикрытие понадежнее вашего? Они ведь не напрасно никого не боятся и ведут себя очень самоуверенно. Думаю, что есть в области люди с большими погонами, которые возьмут их сторону, а не вашу.
– И что вы предлагаете? – возмутился Кузьмин. – Поднять кверху лапки? Сдаться? Начать им платить те деньги, какие они просят? Так уже поздно платить. Либо я их побеждаю тут и начинаю свой бизнес цивилизованно, либо я уезжаю в Екатеринбург и больше сюда носа не сую. А я, между прочим, много денег уже вбухал в свои здешние прожекты. Ладно, Антон, давай не будем горячиться. Я пока посижу у вас тихо, как мышка, и поразмыслю на досуге. Есть у меня кое-какая идейка.
– Только хорошенько все взвесьте, – с сомнением попросил Антон. – Мне что-то не верится, что вы в одиночку, пусть и со мной вдвоем, сможете тут все кардинально изменить. Если только в партизаны идти, войну им объявить.
– Видите ли, Антон, – усмехнулся Кузьмин. – Вы бизнесом никогда не занимались. Вы слишком далеки от этого вида деятельности, от понимания законов, господствующих там. А ведь бизнес – это в каком-то роде и есть война. Постоянно надо быть с кем-то в союзе, все время разведывать планы противников, держать под контролем ситуацию на рынке, готовить свою армию, то бишь ведущих специалистов и свой капитал, к решающему удару. Свой бизнес, каким бы он ни был, все время меняется, все время находится в динамике. Меняется организационная структура вашей фирмы, вашего холдинга, меняется окружающая среда. Соответственно, должна меняться и стратегия бизнеса, должны меняться концепции и даже тактические приемы.
– И что? К чему вы клоните?
– А к тому, дорогой мой спаситель, что ведение бизнеса – это чисто организационное мероприятие. Надо провести одно, потом другое. Вот я и продумаю несколько организационных ходов, которые помогут мне выиграть эту войну бескровно.
Антон покачал головой, но прямо возражать не стал. Это только красивые слова, решил он, а вокруг уже свистят пули. Тут нужны меры гораздо серьезнее. Однако убедить Кузьмина пока не показывать даже носа на улицу Антону удалось, и он поспешил вернуться к себе в Управление.
Правда, заняться своими прямыми служебными обязанностями ему было не суждено. В коридоре второго этажа он нос к носу столкнулся с полковником Кулевцом. Красноватый цвет лица говорил о том, что начальник Управления приложился к рюмочке коньяка. Или не к одной.
– Копаев? – опустился на Антона начальственный взор. – Ну, как служится? Давай-ка зайди ко мне, Копаев.
Антон послушно поплелся за полковником в его кабинет. «Вот ведь угораздило столкнуться, – подумал он с огорчением. – Поработал бы пару часиков, а потом пошел домой к Ксении и раз и навсегда разобрался бы в наших отношениях».
– Садись, Копаев, – велел Кулевец, продвигаясь вдоль кабинета к своему большому креслу. На мгновение он задержался у стеклянного шкафа: – Может, рюмочку, а? С устатку?
– Нет, спасибо, Леонид Михайлович. Мне еще работы сегодня по горло. Хочется со свежей головой закончить.
– Н-ну… ладно. – Полковник втерся между столом и креслом и опустился в него. – Ну, рассказывай, как дела.
– Нормально. Думаю, претензий к вам не поступало.
Упоминание о поступлении претензий вызвало из недр начальственного, замутненного алкоголем сознания очередную порцию возмущения. Антону пришлось еще несколько минут выслушивать рассуждения на «околослужебные» темы. Потом Кулевец немного похвалил Антона, но сделал это сдержанно, чтобы на лейтенанта не напала звездная болезнь. Антон сидел и ломал голову, как бы ему ненавязчиво сформулировать вопрос о Федорове. Как-то надо было закамуфлировать свой интерес к подполковнику и его послужному списку. Наверняка Кулевец знает его историю перевода сюда десять лет назад. Хотя, а сам полковник сколько тут служит? Спросить? А если ему неприятно вспоминать, если он проштрафился и его сюда, что называется, сослали? Вопреки сложившемуся в Управлении мнению, Антон не был с полковником в таких отношениях, чтобы вот так запросто расспрашивать его о жизни.
Однако хоть что-то полезное для себя Антон узнать решил:
– Леонид Михайлович, а что это за история с перестрелкой, о которой вы на собрании говорили? О том, что там полицейские замешаны?
Кулевец многозначительно сложил губы дудочкой, но за этим жестом слов не последовало. После нескольких старательных мимических потуг он, наконец, разъяснил, что, собственно, участия полиции там как бы и не было, а был только один из бывших, который совсем скатился, видать, до самых низов и предал своих товарищей.
Антон попытался подбросить свежую мысль, что погибший вполне мог оказаться на стороне правопорядка, а погибнуть как раз в перестрелке с бандитами и уголовниками. Провокация не удалась, потому что стало совершенно ясно, что начальник Управления информацией по этому делу абсолютно не владеет.
Когда разочарованный Антон, наконец, вышел из кабинета, возвращаться к себе ему уже не захотелось. Да пропади оно все пропадом, вся эта канцелярщина, решил он. Пусть меня завтра поругает Попов! В крайнем случае сошлюсь, что вызывал Кулевец. А еще можно утром часика на полтора прийти пораньше и кое-что успеть сделать. Ну, ладно!
Антон вышел на улицу и вдохнул пропитанный хвоей воздух. Сегодня ветерок особенно тянул со стороны сосновых сопок. Ноги сами понесли его вдоль знакомой улицы. Настроение постепенно улучшалось, причем с каждым поворотом на перекрестках. И, наконец, показался дом, в котором жила Ксения. Невзрачный трехэтажный дом постройки примерно шестидесятых годов светил окнами на кроны больших старых деревьев, которые росли во дворе. Свет уютно пробивался сквозь ветви и листву, оставляя у земли затемненное пространство. Было в этом что-то старое и доброе, как из детства. Причем не своего, а детства прошлого поколения – родителей.