Я росла во Флоренции
Шрифт:
В голове у меня вертелось только одно объяснение: проститутки.
26. "Growing up in public"
Собственно, теннисный клуб был своего рода буржуазным анклавом в этом необъятном злачном месте, имя которому парк Кашине. Раскинувшийся на сто восемнадцать гектаров на правом берегу Арно, Кашине — самый большой городской парк Флоренции. Когда-то здесь были принадлежавшие Алессандро и Козимо I Медичи сельские владения, отведенные под охотничьи угодья и разведение крупного рогатого скота. Словом "cascina" назывался буковый цилиндр для формования сыра. С переходом Великого герцогства во владение Лотарингского дома этот земельный участок стал все чаще использоваться как парк, по большим праздникам его открывали для публики.
В 1786 году
В 1869 году парк выкупили городские власти.
Четырнадцатого июня 1980 года на лужайке у Кверчоне Лу Рид выступил с концертом, который был частью "Growing up in public tour", целиком отснятого итальянским телевидением. Большая часть зрителей накачалась героином. Несколько месяцев потом из живой лавровой изгороди по сторонам аллеи выпадали шприцы. Годом раньше, в сентябре 1979-го, под занавес концерта перед семьюдесятью тысячами зрителей на стадионе Патти Смит прокричала "Вуе Вуе Неу Неу: maybe we'll come back some day", тем самым прощаясь с музыкой. Во Флоренции.
Лу Рид и Патти Смит, как Гектор и Андромаха у врат Трои, обнимаются в последний раз и распахивают дверь в сказочные флорентийские восьмидесятые. Мы движемся на юг, оставляя бушующую Болонью, соскальзываем в город наслаждения и искусства.
Пот и кровь, музыка, театр и другие искусства. В то десятилетие во Флоренции была театральная "Магадзини Криминали". Потом произошло недоразумение, вызвавшее бурю в итальянском культурном сообществе, всегда очень бурном, и название пришлось сократить до просто "Магадзини". Пошла молва, будто режиссер Федерико Тьецци с компанией зарезали на сцене живую лошадь. На самом же деле Сандро Ломбарди и Марион Д'Амбурго на театральном фестивале Сантарканджело пригласили немногих избранных зрителей посмотреть их пьесу "Жене [46] в Танжере", которую они давали на скотобойне, в то время как мясник занимался своим обычным делом, а именно резал лошадь. Те, кто не присутствовал на постановке, стали громко возмущаться, вынудив в конце концов компанию отказаться от прилагательного во избежание дальнейших придирок.
46
Имеется в виду знаменитый французский писатель и драматург Жан Жене (1910–1986), чье творчество до сих пор вызывает ожесточенные споры.
"Мы не лошади, мы не наделены их чистой, рациональной, нагой красотой: нет, мы приматы, стоящие ниже лошадиного рода, иначе известные как люди. Вы говорите, что ничего не остается, как принять этот статус, эту природу. Прекрасно, так и сделаем. Но <…> признаем, что в истории принятие статуса человека привело к истреблению и порабощению расы божественных или богосозданных существ и навлекло на нас проклятие" (Д. М. Кутзее).
Те, кто тогда присутствовал на представлении, возможно, увидели что-то такое, о чем никто не желает знать. На дворе стояли восьмидесятые, во Флоренции работало множество ярких театральных компаний и трупп, открылась школа драматургии при театре "Пергола". В середине восьмидесятых годов Лучано Берио основал "Темпо реале", а Андрей Тарковский, получив почетное гражданство, поселился на улице Сан-Никколо.
Еще было радио: "Controradio", "Rdf", "Lady Radio", были диджеи и музыка. Группы "Litfiba", "Diaframma", "Neon", "Moda di Andrea Chimenti". Что с ними сталось? И было множество музыкальных клубов и геев, движущей силы этой поистине необычной для берегов Арно энергии. Пьер Витторио Тонделли [47] , любивший Флоренцию, назвал ее столицей "лощеных эклектичных артистоидов" Италии восьмидесятых. Потому что она противопоставляет "унылости миланского мифа о профессионализме и яппизме миф с противоположным знаком — и самый благородный — миф о дилетантизме. Другими словами, флорентийская фауна этих лет сформировалась как самая настоящая артистическая фауна, со своими барами, кафе,
47
Пьер Витторио Тонделли — один из крупнейших представителей литературы восьмидесятых, часто характеризуемой как постмодернистская.
27. Метод Орацио Косты
Где была я в эту сказочную пору? Однажды, за несколько лет до наступления этой самой поры, я обедала в ресторане, когда вошел Ренато Дзеро, окруженный роем цветных бабочек. Чарующе черноволосый, он был в гриме и блестящем трико. Первое, что мне пришло в голову, — сейчас он меня убьет. Он не выглядел опасным и не выражал ни малейшего намерения подскочить ко мне, но он был такой странный, такой непохожий на моих родителей, тетушек, брата и кузин, что я приняла его за врага. Как ковбой индейца. В то же самое время его экстравагантность меня завораживала. Вернувшись домой, я решила, что отныне Ренато Дзеро — мой любимый музыкант, и стала поклонницей всего выходящего за рамки привычных стереотипов.
Разумеется, и все тоже смотрели на него с опаской и поэтому держались на расстоянии. В целом я из тех, кто сторонится всего, что ему по душе. Я мечтаю о жизни, полной приключений, — но разбиваюсь в лепешку, чтобы ничего не происходило; мне ужасно нравится путешествовать — но я уже несколько лет почти никуда не выбираюсь. Даже с писательством так: стоит мне почувствовать, что вот-вот родится красивая фраза, и я сразу бросаю писать. Жму на тормоза. Мне приходится идти на уловки, отвлекать себя, словно ребенка. Я включаю музыку, звоню, встаю, гляжу в окно. И только окончательно отвлекшись, сажусь и пишу. Иначе не выдерживаю напряжения. Идти навстречу своему желанию — это стресс, который я никогда не в состоянии была выдержать.
Например, в отрочестве я хотела быть как дизайнер Нери Торриджани. Прежде всего потому что он был безумно красив. У него были великолепные золотые кудри, голубые глаза, белоснежная кожа и двигался он как человек, который ничего не боится. Собственно, в основном из-за этого я и хотела на него походить. Мне казалось, что Нери ничего не боится. Как Ренато Дзеро. Он и одевался по-дамски и даже красился, но, когда хотел, и по-мужски тоже. В брюках или в мини-юбке — он всегда был прекрасен. Я тоже одевалась с причудами, но не слишком вызывающе. И главное, я вечно злилась, вечно чувствовала себя обманутой. А Нери явно наслаждался жизнью.
По этой причине, в то время как Нери был кумиром легендарных флорентийских ночей восьмидесятых, я ходила на скучные курсы экспериментального театра. Никаких костюмов, песен или грима на лице. На нашем курсе театрального мастерства мы учились произносить слово "дерево" так, словно мы сами деревья. "Воздух очистим! Вычистим небо! Вымоем ветер!" — эту реплику хора из "Убийства в соборе" Элиота наш класс репетировал примерно год. Мы становились по очереди глаголом "очистить", воздухом, чистотой, тем, кто очищает, очищенным воздухом и воздухом, который необходимо очистить… Этот метод называется "мимическим" и придумал его Орацио Коста, выдающийся флорентийский режиссер и театральный педагог, много лет возглавлявший также Академию имени Сильвио Д'Амико в Риме (которую я, не насытившись мимическим методом, посещала затем еще в течение трех лет). Его уже нет с нами.
Лекции у нас вел не сам маэстро, а его ученик, которого звали Джанлука и который мне очень нравился. Невысокий, с чудесными темными глазами и безукоризненно чистым итальянским. Я до сих пор вспоминаю его безупречные "т" и "с". Я так мечтала, чтобы он сказал мне, какая я молодчина и какой замечательной стану актрисой, но мимический метод этого не предусматривал. Нельзя оценить по шкале игру деревьев, а испытывать потребность в оценке, будь то оправдательный или обвинительный вердикт, — это инфантильный подход к художественному поиску. Истина, согласно учению Орацио Косты, гораздо важнее красоты.