Я сделал выбор (Записки курсанта школы милиции)
Шрифт:
Вот в такой момент и пришел наш пятый взвод на первое свое патрулирование. Увидев нас, сидевший за стойкой дежурного лысоватый майор широко улыбнулся и крикнул кому-то в глубь двора:
— Подмога пришла, принимай курсантов.
В дежурку вошел старший лейтенант. Это, видимо, ему были адресованы слова в отношении подмоги.
Он нас вывел во двор, где уже в две шеренги, дожидаясь инструктажа перед выходом в город на дежурство, стояли работники милиции. Увидев нас, они слегка оживились, перекинулись с нами приветствиями. А затем замерли по команде «смирно», приветствуя подошедшего к строю пожилого подполковника.
— Вольно, вольно, — произнес он спокойным, слегка уставшим голосом. — Ну, ребятки, и вы тут. Хорошо-о-о, — протянул он, — значит, будем воевать сегодня вместе. В общем, распределяйте, — кивнул он старшему лейтенанту. — Двух курсантов и двух наших на участок.
Старший лейтенант выкрикивал фамилии. Работники милиции и курсанты выходили из строя и, пожав друг другу руки, шли на задание.
— А вы четверо, — и старший лейтенант остановился против меня, Вадима, Толика и Степана, — пойдете патрулировать самостоятельно. Наших работников больше нет.
Нам немного стало обидно. Каждому хотелось пойти патрулировать с опытным работником, посмотреть, как нужно действовать при задержании преступника.
Увидев наши кислые лица, старший лейтенант произнес:
— Ничего, ребята, носы не вешать. Мы вам такой участок дадим, что только ходи да прогуливайся.
«Тоже мне, обрадовал, — подумал я. — Мы не за этим пришли сюда, чтобы прогуливаться».
А старший лейтенант тем временем продолжал:
— В вашем распоряжении улица Шота Руставели, от угла улицы Богдана Хмельницкого и до самого Текстильного комбината. Улица прямая, как линейка, освещение хорошее, так что, я думаю, справитесь сами. Участковый что-то не пришел, видимо, приболел, — как бы размышлял он вслух. — Хулиганы там встречаются, а серьезных преступлений — этого нет. Ну, идите, ребятки. Только уговор — всех подряд в отделение не водите, по возможности разбирайтесь на месте. А то я знаю вашего брата, — весело улыбнулся он, — вам только доверь, так вы приведете сюда каждого, кто попытается плюнуть на тротуар...
Напутствуемые старшим лейтенантом, мы вошли в дежурку.
Майор, мурлыча какую-то песенку, решал задачку.
— Он это у нас любит, — пояснил старший лейтенант. — Восемнадцать лет тому назад, до службы в милиции, был учителем. Сюда пришел по общественному призыву, но и по сегодняшний день задачки решает. И когда он этим занят, значит, в городе жизнь идет своим чередом.
— Ну, будет, будет, — улыбнулся майор. — Тебя хлебом не корми, только дай поговорить о моих задачках...
На город опускались сумерки. То там, то здесь вспыхивали лампочки, зажигались неоновые светильники. Редкие прохожие спешили домой, громыхали полупустые трамваи.
— Кому положено, те уже дома, — как бы угадывая мою мысль произнес Степан. — А у нас сейчас на флоте вечерние склянки отбивают, — задумчиво продолжал он, всматриваясь в вечернее небо.
— Мать сейчас корову доит, Ленька стоит около нее с кружкой — ждет парного молока, — в тон Степану тихо сказал Толик.
Вадим шел молча. Трудно сказать, о чем он думал. Уличные фонари отсвечивали на стеклах его очков, за которыми были скрыты умные и всегда по-детски чистые глаза.
Отец у него погиб на фронте, а матери Вадим не помнит. До суворовского он жил у тетки в Ташкенте, куда его привез отец перед уходом на фронт в сорок третьем.
Так и шли мы, размышляя каждый о своем. Улица, действительно, была прямая, лишь в одном месте преградила нам дорогу куча битого кирпича. Здесь шло строительство нескольких многоэтажных домов, а затем опять ровная лента тротуара.
— Ребята, там что-то неладное, — вдруг сказал Вадим, показывая на толпу возле автобуса.
Мы ускорили шаг и, подойдя поближе, увидели пьяного мужчину, преградившего путь автобусу.
Степка подошел и аккуратно взял мужика за одну руку, а я — за другую.
— Чего ты, дяденька, так наклюкался? И не стыдно тебе? — спросил его Толик.
— Хи, хи, — усмехнулся пьяный.
— Надо отправить его в вытрезвитель, — предложил я.
— Правильно, — согласился Степан, — только до вытрезвителя далеко, давайте лучше отведем в отделение.
Остановив попутную грузовую машину, я и Вадим погрузили пьяного и поехали в отделение, а Степан с Толиком остались патрулировать.
В отделении около стойки дежурного стояла всхлипывающая женщина, ее успокаивала пухленькая девочка лет двенадцати-тринадцати.
— Не плачь, мама, может быть, он к Кольке в старый город уехал, — говорила она.
— Да нет же, я туда уже звонила. Он у них три дня не был, — и она опять заплакала.
— Мамаша, подойдите к детскому инспектору, — подойдя к женщине, проговорил дежурный. Лицо его в этот момент было строгим; от добродушия, которое я видел несколько часов тому назад, не осталось и следа.
Дождавшись машину из вытрезвителя, сдав документы и пьяного, мы отправились к ребятам.
Степан с Толиком, пока мы были в отделении, уже дважды подходили к назначенному месту.
На участке было все спокойно, если не считать, что в одном доме пришлось вызывать скорую помощь для роженицы.
Патрулировать молча было скучновато, и мы перешли к излюбленной нашей теме о Степкином карманнике. Как только об этом напомнил Толик, Степан сразу же взорвался:
— Дался вам этот карманник...
А Толик, как бы не замечая Степкиной раздражительности, продолжал нараспев:
— Вечерами карманник выпивал за здоровье Степана.
— Еще бы, — подтрунивал я, — ведь Степка помог ему схватить куш в пять рублей.
Теперь над этой историей уже можно было шутить. Того самого мужичишку, которого два месяца тому назад Степан «спас», несколько дней тому назад задержали в автобусе курсанты-старшекурсники и передали в уголовный розыск.
— Хватит, хватит, ребята, — до слез смеясь, произнес Толик. — Карманник стал уже подсудимым, да и Степка за это время... — Вдруг голос Толика оборвался. Мы отчетливо услышали топот и тревожный крик:
— По-мо-ги-те! По-мо-ги-те! — кричал срывающийся на фальцет мужской голос.