Я сделаю это для тебя
Шрифт:
Слезы медленно текли по его щекам.
— Что с тобой сталось? Как ты поступила после моего исчезновения? Какие мысли пришли тебе в голову? А Пьер, как он рос и взрослел, лишившись брата и отца? Мой маленький храбрый мальчуган. Как он справился со своей болью? Обратил ее в силу? Он похож на меня? Вы простили мне причиненные страдания?
Он услышал, как скрипнула дверь за его спиной.
Неужели мучители подслушивали?
И радовались своей изобретательности? Даниель окончательно лишился сил и взмолился, задыхаясь от рыданий:
— Пощадите, не причиняйте им зла! Я готов
Лунный свет отражался от выступов стеллажей, создавая в комнате зыбко-серую угрожающую перспективу. Эрик не надеялся заснуть, а свет погасил лишь для того, чтобы забыться в полумраке, стать одной из застывших теней этой мрачной обстановки. Он терпеть не мог ночь, воспринимал ее как сдачу позиций, как отречение. Не спать, заменить солнечный свет светом электрических фонарей, изящных светильников своего дома или тусклым освещением рабочего кабинета было для него актом сопротивления. Сопротивления небытию, помутнению сознания, страху смерти.
Но этим вечером он погасил весь свет и сидел в темноте, чтобы ни о чем не думать. Не терзать себя вопросами, на которые не знал ответов.
Он не услышал, как открылась дверь. Неоновые лампы моргнули и зажглись, и он закрыл глаза, защищаясь от их слепящего света.
— Черт, что это ты делаешь в темноте? — недовольно буркнул Шарль.
Это был не вопрос — скорее неуклюжая попытка извиниться за вторжение.
— Я пытался дозвониться, — продолжил он. — Ты отключил мобильный?
Сюма открыл глаза. Старый друг стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу, отведя взгляд и не решаясь сесть.
— Нам нужно поговорить. Попытаться осознать происходящее с тобой. С нами… — поправился он.
— Только не сегодня вечером, Шарль. Перенесем на завтра.
— Нет, именно сегодня. Завтра будет некогда приводить мысли в порядок, придется действовать по обстановке. События ускоряют ход, и мы должны немедленно выработать позицию и решить, как действовать.
— Прошу тебя, Шарль…
— Кого ты тут передо мной изображаешь, Эрик? Бедолагу, жаждущего сидеть в темноте и жалеть себя, сетуя на злую судьбу? Какая банальность!
Шарль умел поддеть Эрика, спровоцировать протест — то есть спор.
Но Сюма не возмутился, не стал огрызаться. В присутствии старого товарища, наделенного острым, живым умом, думалось явно легче, был шанс разобраться в ситуации.
— Они пытаются выставить меня на посмешище.
— Ладно, это гипотеза номер один. Базовый постулат: они мечтают отомстить. Десять лет назад ты защищал Лемана, и они тебе этого не простили.
Шарль помолчал, собираясь с мыслями.
— Признай, что эта теория не выдерживает никакой критики. Террористы и тогда в гробу видали твое мнение. А уж сейчас, десять лет спустя…
— Они просто хотят совместить приятное с полезным, — с печальной улыбкой промолвил Эрик. — Эти люди искали его десять лет, нашли, похитили, требуют выкуп и решают использовать меня как посредника. Победа на всех фронтах.
— Отклоняем
Эрик задумался.
— Но послание они прислали именно мне.
— Гипотеза номер два: они требуют, чтобы именно мы, представители западной цивилизации, судили убийцу их духовного лидера. А тебе предназначена роль беспристрастного арбитра. Учитывая занятую тобой в прошлом позицию, никто не заподозрит тебя в симпатии к их движению. Ты защищал человека, взявшего в заложники шейха, превозносил его мужество, восхищался его решимостью взять на себя функции недееспособного правосудия. Сегодня они оказались в аналогичном положении, потому-то и решили привлечь тебя.
Идея Шарля показалась Сюма вполне правдоподобной.
— Возможно… Но не думаю, что мне отвели роль ведущего в дебатах. Действуя подобным образом, они обвиняют меня. Пристегивают к преступлению Даниеля Лемана, чтобы меня, как и его, судило общественное мнение. Мы оба оказались на скамье подсудимых, он — как убийца, я — как сообщник. Мне придется вернуться к событиям десятилетней давности и сделать достоянием публики обстоятельства дела и мое к нему отношение.
Шарль вздохнул:
— Ты жаждешь самоуничижения. Нравится изображать жертву? Тебе прекрасно известно, что ничего возмутительного ты тогда не сказал и никого не оскорбил. Кое-кто из писак и завистливые собратья-телевизионщики просто раздули из мухи слона, к тому же можно сказать, что общественное мнение тебя уже осудило и покарало. Зачем похитителям тебя добивать? Мы имеем дело либо с идейными фанатиками — в этом случае они хотят публичной дискуссии, либо с банальным похищением, что, впрочем, не делает его менее гнусным, тогда им нужны реклама и бабки. Возможно, они пытаются спутать карты и сделать ситуацию несчитываемой.
— Тут они вполне преуспели.
— Что думают министр и его люди?
— Они тоже отбросили все эти гипотезы. И еще одну: требование выкупа адресовано лично мне.
— То есть?
— Похитителям что-то от меня нужно.
— Бред. У тебя нет денег, это общеизвестно.
— Так-то оно так, но они хотят, чтобы я был их переговорщиком, их рупором, а может даже тем, кто передаст им деньги.
— Как легавые видят твое участие в этой истории?
— Я должен исполнять роль ведущего, но мне следует умерить свой пыл.
Шарль взорвался:
— Умерить пыл? Пусть даже они правы по сути, правительство не может нам приказывать и указывать!
Эрик пожал плечами:
— Мне чертовски хочется все бросить, Шарль. Я жаждал вернуться в первачи, сделал ставку на эту историю, но вел себя как самовлюбленный, эгоистичный кретин, так что гордиться мне нечем.
— Ты бредишь! Мы вступили в медийную игру, и это было легко, забавно и, пожалуй, волнующе. Но начинается все только сейчас. Теперь мы сможем показать, на что способны тележурналисты…