Я сделаю это для тебя

Коэн Тьерри

— Но зачем понадобился весь этот спектакль?

— Только так мы могли вернуть тебя к жизни. Мы напали на твой след, и я наконец увидел тебя: ты лежал среди коробок и был мертвецки пьян. Мне хотелось обнять тебя, прижать к себе, ведь я так долго ждал этой минуты, но я понимал, что не могу встать перед тобой, сказать: «Пошли, папа, все кончено, мы возвращаемся домой» и просто отвезти тебя к маме. Ты тонул в алкогольном бреду. Утратил всяческое достоинство. Я должен был вернуть тебе рассудок и мужскую гордость.

— Ты был уверен, что все получится?

— Я

ведь изучаю психологию… Я выбрал метод КПГ — когнитивно-поведенческой терапии и на его основе разработал лечение. Ты должен был сойтись лицом к лицу с собственными страхами и постепенно вернуться в нормальное состояние. Нужно было заставить тебя проделать путь, обратный тому, что привел тебя к психической деградации. Я ни в чем не был уверен, но выбора не существовало. Я позволил друзьям применить это… лечение и появлялся только тогда, когда в этом была необходимость: мне не хватило бы сил дойти до конца. Было невыносимо смотреть, как ты страдаешь… Но я ничего не терял, зато мог вновь обрести отца. Нужно было погрузиться в твое безумие, отыскать тебя, облечь в плоть твои фантазмы. А потом напугать, чтобы ты усомнился в желании умереть. Выбить у тебя почву из-под ног и заставить снова волноваться за близких, воссоздать объединявшие нас родственные узы. Чтобы ты отверг смерть и захотел жить со мной и мамой.

Пьер встал и сделал несколько шагов.

— Ты страдал, боролся с абстинентным синдромом и безумием… Потом наступил чудовищный момент, когда ты запаниковал и бросился в воду! Ужасно, но ты должен был пройти через ад, чтобы снова захотеть жить.

По щекам Даниеля текли слезы.

— Я ничего не мог сделать для Жерома. Но для моего отца… — Пьер помолчал и продолжил: — Знаешь, твой дневник… Первые строки свидетельствовали, что ты писал его для нас с мамой. И я его прочел и многое узнал о твоей жизни. Хотя главное мне было известно. Любовь к маме, к сыновьям… мужество. Все это позволило мне выстоять и дойти до конца, веря в мой идеал.

— Меня мучит один вопрос, — сказал Даниель. — Твоя мама была в курсе?

— Частично. Я сказал, что нашел тебя, что займусь тобой и привезу домой, когда ты поправишься и будешь в безопасности. Она бы ни за что не согласилась на подобную экзекуцию и не позволила мне так рисковать.

— Где она?

— На юге, с Соломоном. Все эти годы твои друзья защищали нас. Они помогли найти тебя и составить этот план. Когда я поделился своей идеей с Соломоном, он со мной не согласился. Предлагал забрать тебя и привезти к нам. «Дадим ему пару оплеух, и мозги встанут на место…» Он считает меня таким же упрямым идиотом, как ты.

Они обменялись улыбками.

— Все эти годы мама ждала. И думала о тебе. Она участвовала в поисках и даже наняла частных сыщиков.

Даниель был потрясен:

— Разве можно простить мне пережитые вами страдания?

— Мы смогли, когда поняли, что ты поступил так ради нас. Ты хотел убить того человека, шейха, чтобы тяжкая несправедливость гибели Жерома не погубила нас.

— Жером… Ты знаешь, мне чудилось, что я видел его и говорил с ним после теракта…

Пьер печально понурился.

— И что теперь? — спросил Даниель. — Уедем? Пустимся в бега?

— В бегстве мало достоинства.

— Но ведь я в розыске, общественное мнение меня уже осудило.

— Знаю, но тебя приговорил суд первой инстанции и оправдал апелляционный.

Даниель удивился:

— Не понимаю.

— Я уже говорил, что мой план должен был позволить тебе восстановить честь и достоинство. Полностью восстановить. Я много лет вынашивал этот план с единственной целью: заставить тех и других признать свою ошибку.

Пьер схватил газеты, лежавшие на проржавевшем железном столике.

«Достойный человек», — гласила подпись под фотографией Даниеля в одном из ежедневных изданий. «Свобода и правосудие для Лемана», — требовало другое.

Экс-заложник быстро пробежал глазами статьи.

— Черт побери, Пьер, теперь полиция ополчится против тебя!

— Ничего подобного, они ищут религиозных фанатиков. Мы продумали каждую деталь, чтобы обдурить легавых. Когда нам показалось, что они напали на след первого укрытия, мы тут же перебрались в другое.

В этот момент появились друзья Пьера. Хаким держал в руках поднос с чашками. В воздухе вкусно запахло кофе.

Даниель встретил их восхищенным взглядом, как незнакомцев.

— Мне нет нужды представлять их…

— Очень даже есть.

— Они мои друзья, какими были для тебя Соломон, Витто, Набиль, Бартоло и Реми. Настоящие друзья. Хаким потерял семью во время теракта в Ираке. Сестра Лахдара была в одном автобусе с Жеромом. Мы познакомились в Ассоциации помощи детям — жертвам войны и терроризма. Меня туда направил психолог.

— И вы согласились участвовать в такой опасной игре? — спросил Даниель у своих тюремщиков.

— А что мы теряли? — ответил Хаким, сделав глоток кофе. — Людям вроде нас необходимо уцепиться за идеал, верить, что не все прогнило в нашем низком мире. Для нас эта история исполнена смысла.

— Как же я вас проклинал!

— Я хорошо ломаю комедию, — ухмыльнулся Хаким. — И у меня, выражаясь научным языком, была серьезная мотивация: я не мог видеть, как вы упиваетесь своим горем! С другой стороны, я вами восхищался… Но роль есть роль. Я потерял всю семью и приходил в бешенство, глядя, как вы пьете и сходите с ума, а сын и жена ждут вашего возвращения. Я хотел любой ценой заставить вас реагировать, вынырнуть на поверхность.

Они помолчали, наслаждаясь мгновениями обретенного счастья.

— И что теперь? — спросил Даниель.

— Общественное мнение тебя осудило, а мы добились твоей реабилитации. Но полного удовлетворения не получили. Судебное решение, основанное на жалости, нам не нужно. Мы выиграли сражение, теперь победим в войне: добьемся отмены решения.

— Ну да, потребуем прекращения дела, — похвалился Лахдар.

— Но как?

Хаким показал ему пакет и фотоаппарат.

— Осталось сыграть последнее действие.