Я, следователь..
Шрифт:
Я заполнил бланк телефонограммы и побежал на четвертый этаж. Перескакивая по серым бетонным ступенькам, я вспомнил одну из мрачноватых сентенций учителя Коростылева: «Не катайтесь на перилах, дети, берегите их, ибо это сооружение делает наше падение с лестницы проблематичным…» Эх, где бы достать перила для своей жизненной лестницы?..
В ЛЕНИНГРАДСКИЙ ОБЛУГРОЗЫСК ТЕЛЕФОНОГРАММА
No 90/с
Из новых материалов следствия усматривается, что фамилия разыскиваемого нами покупателя кофейно-белой «Волги» весьма вероятно Косов.
При установлении этого лица
1. Подробно допросить его о всех обстоятельствах покупки «Волги».
2. При наличии у покупателя каких-либо документов на эту машину — срочно подвергнуть их криминалистической экспертизе на предмет установления подлинности.
3. Осмотреть купленную им машину и зафиксировать номера двигателя, кузова и шасси, а также государственный регистрационный номер.
Ответ шлите в адрес Городского отдела милиции Риги.
Следователь
…Значит, решено — еду в Ригу. Интересно, сколько же мне мотаться еще? Конца и края не видно. И почему-то вспомнил слова Сашки Савельева: «А про тебя жена — ни мур-мур»…
Я вышел на улицу, постоял, раздумывая, куда бы мне податься в последний вечер.
Стоял, думал-думал, пока не понял, что идти мне некуда. У входа в метро, несмотря на дождь, ждали своих девушек молодые люди с грустными осенними букетами. А самим им было весело, они так много ждали от сегодняшнего вечера! Где-то в парке играла негромко музыка, шаркали шинами по лужам такси. Неоновые огни отсвечивали в низких облаках, и облака от этих огней были красные, угрожающие.
Я дошел до почтового отделения, взял бланк телеграммы и написал:
«Наташа, закончу дела, пошлю все к чертям. Без тебя мне очень худо. Хочу быть всегда с тобой. Все еще будет прекрасно. Напиши мне письмо в Ригу, горотдел милиции».
Девушка-телеграфистка посмотрела мельком бланк.
— Ругаться по телеграфу нельзя, — сказала она.
— А я и не ругаюсь.
— Вы написали «все к чертям».
— Разве? Это я про плохих людей.
— Я их не знаю, и все равно нельзя.
— Я их тоже не знаю, — покачал я головой. Девушка взглянула на меня, как на сумасшедшего. Я взял из ее рук бланк и почти все вычеркнул. Осталось:
«Наташа, без тебя мне очень худо. Напиши мне в Ригу».
— С вас пятьдесят пять копеек.
— За любовные послания надо брать дороже. Как за «молнии»…
Рига
Лист дела 54
Я открыл глаза и снова зажмурил веки, подумав, что сон все еще продолжается. Потом приоткрыл один глаз. На нижней полке сидел поп. Ну да, самый обычный священник — в черной рясе, с красивыми длинными волосами и серебряным наперсным крестом.
Поп взглянул на меня и, увидев мой приоткрытый глаз, заулыбался:
— Крепкий сон — признак чистой совести и нормальной физиологии, — весело сказал он. — Когда я сел в Ржеве, вы уже сладко почивали.
Я пробурчал ехидно:
— А разве церковь признает физиологию?
Священник улыбался добродушно-снисходительно:
— Мой друг, у вас на лице написано, что сейчас вы спросите меня, почем опиум для народа и почему факты из
Это меня рассмешило, но все равно я настроился к нему враждебно. Потому что есть такая примета: если встретил попа — дороги не будет. А в плохие приметы я не то чтобы верю, но отношусь к ним с опаской. Тем более что мне очень нужна была хорошая дорога. Обязательно. Поэтому я промолчал. И потрогал задний карман — на месте ли пистолет. Черт их знает, этих попов — темные люди, обманом живут. И лицо у меня при этом, наверное, было злобно-глупым.
Потому что он сказал:
— К людям надо добро относиться, с верой и они возвращают добро и веру сторицей, — и стал прихлебывать из стакана горячий чай.
Свесив сверху голову, я задиристо спросил:
— По-вашему выходит, что люди только у вас могут получить добро и веру. Так, что ли?
— Это слишком вольное толкование моих слов. Безразлично, где человек может получить добро и веру — в храме господнем или в агитпункте. Важно, чтобы получил и с благостью употребил.
— Ну, эти сказки я слышал, — махнул я рукой. — Добро и вера — не бакалейные товары и где попало их не получишь.
— Между прочим, и бакалею где попало не получишь, — сказал поп.
— Чего, чего? — я стремительно привстал на полке и ударился затылком о потолок.
Священник еле заметно ухмыльнулся и снова кивнул:
— Да-да. Рис в керосиновой лавке не получишь. А если получишь, то рис будет с запашком.
Потирая охотно набухавшую шишку, я торжественно воздел руку:
— Вот именно! Добро и вера с душком — кому они нужны?
Священник пожал плечами:
— Есть же общечеловеческие представления о добре. О добре без запаха. Потому что человек вообще добр. И сказано в Писании: «Зло сердца, человеческого от юности его».
Спор был какой-то бессмысленный, без точных позиций. Да и понимаем мы с ним все по-разному. Мне стало досадно, что поп, как в теплой ванне, купается и струях.своего альтруизма, а я, получается, какой-то бес злобный, нелюдь. И я сказал:
— Чтобы рассуждать о добре, надо узнать полную меру зла. Вы ведь грехи людские созерцаете и отпускаете. Вам-то что — не жалко. А мне за них карать приходится, если есть состав преступления. Потому что я считаю, если один другого ударил по левой щеке, то не надо подставлять правую, а надо дать хулигану два года. А вам ведь не жалко, если он врежет ближнему своему по правой и добавит еще ногой по заднице, то есть, прошу прощения, по чреслам. Первому вы грех отпустите, а второго утешите. Поэтому вы — добрый, а я — злой. Вот и получается — у вас десять заповедей, а у меня — уголовный кодекс.
— Хм, у вас же есть это, как его, моральный кодекс…
— Да, есть. У нас есть — и подчеркнул «у нас». — Но он адресован людям по-настоящему добрым или тем, которые еще могут стать добрыми. А есть среди людей такие, что их уже ничем не убедишь и никак не перевоспитаешь. Вот они-то, а не какой-то мифический диавол, и есть враги человеческие. И уж, конечно, мы им пощады не даем.
— Как я понимаю, вы, молодой человек, — юриспрудент?
Я кивнул, усмехнувшись про себя: «Сашку Савельева буду теперь называть юриспрудентом». Поп грустно посмотрел на меня: