Я – Спартак! Час расплаты

Атамашкин Валерий Владимирович

– Вернемся к нашему разговору, – предложил я.

– Вернемся, – Катилина кивнул, хотя все еще был растерян, и посмотрел на гопломаха. – Мне бы ничего не стоило расправиться с вами, ты прав. Тем более, как вы успели понять, я знал о вашем прибытии в Рим до того, как мы встретились на Форуме, но у меня свои цели, и с чего вы взяли, что мои цели совпадают с желаниями Красса?

– Это не так? – холодно спросил я, не отводя своего взгляда.

Этот человек действительно знал многое. На какой-то миг мне в голову пришла мысль, что он мог что-то подозревать о козыре, припрятанном в моем рукаве, а именно, о Тирне, который во время нашего разговора в доме квестора вел к Риму повстанческие войска.

– Нет, – так же холодно ответил Катилина, как обычно насмешливо, надменно. – Это не так, Спартак. Надеюсь, вы слушали меня достаточно внимательно, но разъясню, – Катилина наконец отодвинул от себя чашу вина, сложил руки на столе. – В Риме больше не будет

места для Марка Лициния Красса. Все очень просто! Красс выплеснул наружу гниль, копившуюся в нашем государстве веками, при его помощи удалось сломать укоренившиеся устои римского общества. Но что потом? Сумеет ли нобиль удержать власть над плебсом в своих руках? Когда эмоции улягутся, когда люди посмотрят на происходящее трезво, им нужен будет новый вождь, – мягко проговорил Катилина.

– Не сможет, – покачал головой Митрид. – Этот засранец прав, он оставил Красса в дураках, понимаешь, Спартак? Попользовался, как портовой шлюшкой!

Гладиатор показал неприличный жест.

Я покосился на Митрида, ерзавшего на скамье, – настолько его переполняли нахлынувшие эмоции. Ликторы рассмеялись словам Митрида, я же задумался, пытаясь переварить полученную информацию. Катилина не сводил с меня взгляда. Безусловно, в его словах присутствовала логика. Красс всю свою жизнь выжимал соки из плебса, наживался на малоимущих, делая себе многомиллионное состояние, и в глазах сотен тысяч горожан представал настоящим монстром. Могло ли вернуться доверие к нему в один миг, после происшедшего в Риме накануне? Вряд ли… Слишком многих он заставил страдать, слишком многое отнял, слишком много жизней сломал. Бесспорно, проконсул сумел поднять плебс с колен, заставил людей поверить в свои силы, но Катилина рассуждал правильно – веры Крассу не было. Да и плебс на момент появления Красса в Риме, по сути, представлял огромную скороварку, готовую вот-вот лопнуть от давления изнутри. Если нобили до того попросту выпускали пар, то Красс сломал разом вентиль, заставив скороварку взорваться. Другой вопрос, что, окажись на месте Красса тот же Лукулл или любой другой нобиль и поддержи он угнетенный класс так, как это сделал претор, то ничего бы ровным счетом не изменилось. В глазах народа Красс ничем не отличался от свергнутых нобилей. А почувствовав свои силы, плебс вряд ли пожелал бы терпеть этого человека во главе. Марк Лициний мог диктовать свои условия лишь до тех пор, пока имел с собой свои легионы, но, как выяснялось, эти самые легионы отнюдь не разделяли взглядов Красса на происходящие в Риме события. Так или иначе, но Катилина вывел Марка Лициния из большой игры, отведя его от Рима на безопасное расстояние, до того руками Красса расчистив себе площадку для государственного переворота. Вполне возможно, Красс всерьез полагал, что ситуация все еще остается под контролем, тогда как на самом деле мнимого контроля давно не было. Все кануло в Лету. Единственный шанс Марка Лициния держаться на плаву заключался в возможности резко поменять свои политические ориентиры, вновь занять сторону нобилей. В таком случае проконсул мог откреститься от событий минувшей ночи и получал возможность сделать виновником происшедшего Сергия Катилину, который к этому моменту будет готов встретить своего врага во всеоружии. Рокировка могла сработать. Но какую же смачную оплеуху отвешивал Катилина Крассу! Поручив квестору собрать для себя легионы, Красс не подозревал, что собственными руками кует основу политического могущества Луция Сергия, а себя самого опускает на самое дно. Единственная нестыковка, которая не ускользнула от моего внимания и делала план Катилины сырым, заключалась в том, что сам Луций Сергий, как и Красс, был нобилем, но если Красс был плебеем, то Катилина – патрицием, пусть и человеком Марка Красса. Он мог иметь в своей голове тысячу и один план, мыслить поистине масштабно, но фактически со стороны он виделся человеком Марка Лициния и представителем нобилитета, а заодно носителем древней патрицианской фамилии Сергиев. Загвоздка, способная поставить на планах Катилины крест. Чем лучше квестор проконсула в глазах плебса? В том-то и дело, что ничем. Аргументов, заставивших бы плебс, вольноотпущенников, а тем более рабов, получивших свободу накануне, поверить патрицию, у квестора не было. Взять их Катилине было негде. Все время, пока я размышлял, Луций Сергий не сводил с меня глаз, на секунду мне даже показалось, что квестор читает мои мысли.

– Неужели Красс не понимал всего этого? – только и нашелся я после затянувшейся паузы.

– У него был другой выход? – улыбнулся Катилина. – Останься он в Риме, то легионы уже сегодня отвернулись бы от него. Понадобилось бы не так много времени, чтобы в Риме был наведен порядок, а Красса распяли или сбросили с той самой скалы, которую вы так внимательно рассматривали на Форуме.

– А так у него появился шанс расправиться с нами, ты это имеешь в виду? – спросил Рут.

– При упоминании восстания рабов Марк Лициний мучился от изжоги.

– Подавить восстание, задержать Лукулла до того, как в Риме соберутся новые легионы, неплохой план, – резюмировал Нарок.

– Какой еще план, по сути, он самоустранился, – заявил Митрид.

Катилина подался вперед, опершись руками о столешницу.

– Может, он не рассчитал последствий, в которые вылились его дела? – предположил он.

– А может, он и не хотел ничего этого? Что скажешь? – прямо спросил я квестора.

Катилина вновь смотрел на меня. На этот раз его глаза пылали яростью, с губ сошла привычная усмешка, с которой он не расставался ни на миг. Теперь она появилась на моих губах. Впервые за нашу встречу мне удалось переиграть Луция Сергия в его же игре.

– Это неважно, Спартак, – выдохнул он. – Важно, что это уже произошло.

– Ответь мне на один вопрос, Катилина, – попросил я.

Квестор согласно кивнул, показывая, что готов слушать.

– Ты, выходец из знатной патрицианской семьи, не сможешь возглавить плебс, вольноотпущенников и рабов? Так? – спросил я.

Луций Сергий ничего не ответил, но по его виду было понятно, что я попал в точку.

– Чего ты хочешь? – спросил я.

– Удержать власть! – процедил Катилина.

– Чего ты хочешь от нас? – уточнил я.

Катилина напрягся, забарабанил пальцами по столешнице.

– Спартак, – прошептал он мое имя. – Не перебивай, послушай меня внимательно. Ты должен понимать, что как бы люди ни хотели свободы, равноправия и возвращения отобранных благ, они не смогут переступить эту черту… – Он замялся, и, судя по тому, как заходили желваки на его скулах, последующие слова дались ему крайне тяжело. – Нобили годами отвоевывали свое право на власть, это стоило им слез, боли и крови плебса, от страха забившегося за эти годы на самое дно. Сейчас, когда невидимая грань нарушена, когда нобили посрамлены, а плебс показал, что все еще в состоянии бороться за свои права, наружу вылезут страхи людей, помнящих, что такое ярость власть имущих и к чему она может привести. Я могу собрать тысячи людей в легионы, мы можем объявить революцию, но стоит Лукуллам подвести к Риму свои войска, стоит нобилям собраться в кулак, пригрозить, как все это многочисленное войско канет! Как только эти люди поймут, что они лишены поддержки, что некому защищать их интересы, они откажутся продолжать борьбу! Эта воистину могучая сила ничего собой не представляет сама по себе, увы, но это так, и ты испытал это на себе, Спартак.

Я молча кивнул, памятуя о печальном опыте прежнего Спартака, когда его войско восставших насчитывало около ста тысяч человек беглых рабов, но даже эта огромная, не обученная военному ремеслу толпа ничего не могла противопоставить искусным легионам, а истинные цели восстания тут же были отодвинуты на второй план. Катилина был прав, с его словами было трудно не согласиться.

– Понимаешь, о чем я говорю, Спартак? – спросил он.

– Говори прямо, Луций Сергий, – заверил я.

Катилина вскочил из-за стола, зашагал по комнате. Я чувствовал, как кипит энергия внутри этого человека, готового сметать все вокруг.

– Я говорю прямо! Куда прямее! Что непонятного в том, что не пройдет и нескольких дней после того, как Красс отвел от Рима свои войска, как до городских стен дойдут первые новости от нобилей, накануне покинувших Рим в спешке? О случившемся станет известно полководцам, и все, что ты видишь сейчас, пойдет прахом! Собранные легионы рассыплются!

– Почему бы тебе не навести порядок в городе при помощи легионов? – попытался вмешаться в разговор Митрид.

– В легионы вступают по большей части рабы и вольноотпущенники, которым взамен даруется римское гражданство! – Катилина взмахнул руками. – Граждане Рима в отсутствие нобилей грабят их виллы и домусы, они сошли с ума! Если я введу легионы в Рим, то столкну лбами два сословия! Я не могу этого позволить, плебс – основная опора наших сил, их большинство! Да и не пойдут вольноотпущенники против плебса!

– Думаешь, они послушают нас, Сергий? – спросил я, понимая, к чему ведет Катилина. – Ты к этому клонишь?

Катилина, продолжавший мерить комнату шагами, вдруг остановился как вкопанный, зыркнул на меня.

– Они послушают сильного, Спартак, а я, после того как Красс отвел войска от городских стен, таковым больше не являюсь! – прорычал он.

Я не смог скрыть усмешки. Логика Катилины хромала, уводя немного в сторону. С чего он взял, что многотысячная толпа народа, не став слушать его самого, вдруг прислушается ко мне? Может быть, одно имя Спартака парализовало плебс и вольноотпущенников, автоматически заставляя подчиняться каждому сказанному мной слову? Вразумить толпу, сравнивающую Рим с землей там, где расселялись богачи и знать, остановить новую социальную прослойку могла некая альтернативная сила, к которой эта самая социальная прослойка бы прислушалась. Таковы были представления Луция Сергия. Но Катилина просчитался. Нас в Риме было всего пятеро, за моей спиной не было нескольких тысяч восставших, мы с ликторами пришли в город одни. Я это высказал, неожиданно для себя замечая, как на лице Катилины вдруг снова появляется немного позабытая усмешка.