Я стану Алиеной
Шрифт:
На следующий день они наткнулись на дорогу. Самую обычную дорогу, словно где-нибудь в лугах к северу от Эрденона. Только пустынную.
— Здесь давно никто не ездил. Смотри — никаких следов, — указал Оливер.
— Вижу. Весь вопрос — откуда ведет дорога и куда?
— Куда-нибудь да ведет, — довольно легкомысленно заметил Оливер. — Нам ведь все равно в ту сторону.
— Убедил. «Не попробуешь — не узнаешь», — говорила старая сводня юной девственнице и тем сформулировала основной метод научного исследования.
Оливеру не понравилось веселье, прозвучавшее
Они ехали шагом, причем Селия привычным жестом сбросила с плеча арбалет. Они двигались, по предположению Оливера, около двух часов, может, несколько больше, когда дорога неожиданно оборвалась, словно уперлась в невидимую стену. Никакой стены, конечно, не было, Оливер проверил это, проехав немного вперед. Такая же равнина, только дорога исчезла.
— Ну и что сие значит, уважаемый знаток Заклятых земель? — подала голос Селия.
— Если бы я знал… Могу только предположить. Версия такова: кто-то из Открывателей манипулировал дорогой, перемещая ее в пространстве. А когда Заклятие перестало действовать, то дорога осталась где есть.
— Если бы… Стой, смотри!
Он резко повернулся в ту сторону, куда она указывала, и увидел движение в желтой траве. Вначале ему показалось, что это некрупный волк, но потом сообразил, что это сайга, небольшая антилопа из тех, что водились и у него на родине. Селия это тоже увидела, и, хотя название и происхождение ей вряд ли были известны, более практические побуждения этому не помешали. Сайга удалялась скачками, но арбалет уже был в руках Селии. Она прицелилась, сочно скрипнула тетива, и сайга упала.
— Я привезу! — крикнул Оливер, желая оказать хоть какую-то помощь в охоте. Но когда он подъехал, то увидел, что выстрел был не так хорош, как это выглядело. Раненая сайга все еще билась на земле. Иначе он мог бы ее не заметить, даже проехав совсем, рядом, — шкура антилопы почти сливалась с травой. Оливер спешился и подошел ближе. Темные глаза животного глянули на него, и ему стало не по себе. Он убил двух человек, не испытав никаких чувств, а тут… Еще на охоту собирался идти. Стрелять таких охотников надо, подумал он, стрелять и жарить вместо дичи…
Как еретиков.
Он вынул меч и добил сайгу. И ощутил при этом какое-то странное удовлетворение. Может быть, от четкости и точности удара. А может быть, потому, что сайга перестала мучиться.
На разделку туши (пришлось-таки поучиться, и оставалось радоваться, что это был не олень) ушел остаток дня. Что можно — жарили, что нельзя — зарыли в землю. Мясо у сайги (вместо вертела использовали меч Оливера — все равно пользы от него никакой) было хуже, чем птица или крольчатина, но с остатками соли и чеснока в пищу вполне годилось. Когда он высказался на этот счет, Селия ответила:
— Меня не то, что есть, меня то, что мы пить будем, волнует. Во флягах на донышке.
— Трава растет — значит, вода где-то есть.
— Где? Есть люди с чутьем на воду, но я к ним не отношусь. Может, ты?
— Не замечал за собой. Слышал на Юге — варвары, когда воды нет, жилу коню вскрывают и пьют кровь.
— Вот сам ее и пей. А я лучше у себя вену перекушу…
А глоток воды и в самом деле был не лишним. А лучше бы на его месте был глоток вина. Подумать только, они от самого Бастиона, яко праведники, пили только чистую воду, да и той приходит конец… Хотя не совсем праведники. Он не знал, какое нынче число, но, наверное, уже наступил рождественский пост.
Селия отхватила кусок мяса своим длинным ножом (Оливер пользовался тем, что отобрал у грабителя в Бастионе), прожевала его и произнесла:
— «У женщины же был в доме откормленный теленок, и она поспешила заколоть его».
— Ты о чем?
— Так… Мы с тобой разговаривали об Иосифе… Давно, еще после Файта. Помнишь, что он пишет об, Аэндорской волшебнице? Не пересказ Писания, а его собственные соображения.
Оливер задумчиво наморщил лоб:
— Кажется, он назвал Аэндорскую волшебницу примером благородства. Саул изгнал из страны волшебников и гадателей, лишил ее средств к существованию, а она не только исполнила его просьбу, но и заколола, чтобы накормить Саула, последнюю скотину. Причем сделала это совершенно бескорыстно, поскольку из собственного предсказания знала, что Саул назавтра погибнет и, следовательно, никогда ее не отблагодарит.
— Точно. И мне кажется, Иосиф, как ни был он учен, кое-чего не понял. Дело было не в благородстве, а в жалости. Старуха пожалела Саула и разорилась ради своего злодея, именно потому, что знала — завтра ему смерть. К обреченным на смерть совсем другое отношение…
— И кто же из нас обречен на смерть? — Он постарался произнести это как можно спокойнее.
— Думаю, что не ты. Не знаю, но надеюсь… Но я не боюсь такой смерти. Я — это я, но и то, что сменит меня в этом теле, тоже будет мной.
Ее рассуждения при всей ясности отдавали безумием, но и об этом он тоже высказался ровно:
— Твое бесстрашие… не ободряет. В нем есть нечто жуткое.
— А ты не считай меня бесстрашной. Я боюсь очень многого. Я боюсь Святого Трибунала… боюсь насилия… боюсь пыток… — Она подняла голову и очень отчетливо произнесла: — А больше всего я боюсь, что много лет назад один мужчина сказал одной женщине: «Куда бы ты ни пошла, я последую за тобой». Но он не смог этого сделать… И если я все-таки стану Алиеной, я боюсь, что рядом со мной снова будет Найтли.
Спокойствия как не бывало. Он сипло выкрикнул:
— Найтли ненавидел Алиену, ты сама сказала, а я…
Она не дала договорить:
— Мне кажется, он возненавидел ее только после смерти, а до этого просто боялся. И чтобы скрыть от себя собственный страх, внушал себе, что он ее любит.
То, что она сказала, было ужасно. И тем ужаснее, что очень походило на правду. И Селия наверняка достаточно изучила характер своего бывшего учителя и опекуна, чтобы прийти к таким выводам.
Однако знает ли он настолько же хорошо сам себя? Нет, и тьма, порой встававшая со дна его души, пугала его и, может быть, — кто ведает, — также и Селию.