Я связал себе жизнь…
Шрифт:
– Страсти-то какие, как можно отказаться от своего ребёнка? – возмутился я.
– Через много лет, мне удалось узнать из архива МГБ, что у неё местный лепила определил туберкулёз, причём в открытой форме, и чтобы не передавать с грудным молоком ребёнку эту заразу, она решилась на этот отчаянный шаг.
– Да… на это не каждый решиться! Довольно неординарный поступок.
– Что интересно Александр, многие дети и я в том числе, которые потеряли родителей, прошли детские дома, нечеловеческие лишения, были по большому счёту так несчастны, что, сцепив зубы, не смотря на повсеместное унижение, не сломались, не наплевали на свою жизнь, а выучились и стали достойными людьми своего общества. После освобождения, большинство лагерных мамок, на протяжении многих лет – даже после реабилитации, не любят и боятся говорить в кругу семьи, про сталинские лагеря. Прошло чуть более пяти лет после разоблачения культа личности Сталина и лозунг: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» скоренько заменили другим: «Всё лучшее – детям!». Но ничего не изменилось, мамки всё равно весьма неохотно отвечают на эти вопросы. Прошло много лет, и я впервые тебе всё это рассказываю.
У сестры появился смысл жизни и она, во что бы то не стало, решила выходить этого ребёнка, она упросила режимника, за эту индульгенцию ей пришлось провести с ним ночь, переписать ребёнка на неё, делились с ним последним куском пайки, делала «соски» – размоченный кусок хлеба заворачивала в марлю и совала ребёнку в рот, как могла подкармливала его до трёх лет и не давала его никому в обиду. А с появлением меня, я пользовалась у политических неким авторитетом, жизнь у неё стала более-менее сносной. Тётя Шура, трясущими руками, никак не могла прикурить папиросу, раз за разом спички ломались и не зажигались. По её глазам и по трясущим рукам я понял, что ей очень трудно и неприятно вспоминать об этом прошедшем кошмаре.
– Бывало, что в лагере сидели целые семьи, хотя обвинение в контрреволюционной деятельности был предъявлено только одному члену семьи.
– Как же так, – ведь дети за отца не отвечают, не это ли сказал ваш товарищ Сталин?
– Пацан наивный, в то время в нашей стране за отца отвечали все, начиная от сына, дочери, мамки, дедки, бабки, тётки, даже дворовый Тузик держал ответ, любой человек имеющий хоть малейшее родственное отношение к арестованному должен быть репрессирован. На каждую семью "врага народа" составляли формуляр со списком всех родственников до седьмого колена. – жён, детей, престарелых родителей, дядек и тёток, невзирая на преклонный возраст и даже тяжело больных. Жены арестовывались в первую очередь, если только она не оказывалась беременной, за ней следовали дети старше 14 лет. В лагерь прибывали и больные, и пожилые, и беременные, и женщины с грудными детьми – никаких исключений не должно было быть. Идеологическая мясорубка работала на всю катушку!
– Из-за вас и нам… член вашей морде, —проговорил я зло, – политическая статья – это страшно!
– Меня донимал долгое время другой вопрос, почему сестра не была освобождена по Ворошиловской амнистии, которая была в марте 1953-го года? Со мной-то понятно – я политический узник, и, как мы не ожидали долгожданной свободы, её так и не последовало, но она осуждённая по бытовой статье и должна была освободиться. Это долго оставалось для меня загадкой. При разговоре, сестра старательно обходила стороной годы военного периода, а ведь последний срок она отхватила в Киеве в мае 1941 года, за месяц до начала войны и скорее всего их не успели вывезти до сентября 1941 года, когда Киев вошли немецко-фашистские войска. Немцы в начале войны выпускали всех заключённых из тюрем, в надежде, что кто-то согласится на них работать, но потом просто расстреливали всех прямо в камерах.
– Где сейчас ваша сестра, опять на зоне?
– Нет, с прошлой жизнью благодаря мне она завязала, а живёт здесь неподалёку и о том, что она воровская "жучка" никто не знает, она сменила документы и у неё другое имя. Так вот, только осенью 1955 года, когда вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941-1945 годов из лагеря начали освобождать лиц, сотрудничавших с оккупантами в военный период, мне сразу стало понятно почему моя сестра старательно скрывала своё прошлое в военный период – она работала на немцев, то есть была пособником, а за это после войны судили очень строго. Подавленная этим неприятным известием я несколько дней не решалась поговорить с сестрой, но, в один из дней набралась храбрости и напрямую спросила, – Сестра, давай не придумывай ничего, а выкладывай начистоту, ты работала на немцев? Как могло такое произойти?
Сестра смешалась и зло ответила, – Ты была в немецком плену, ты знаешь, что это такое? Это не сталинские лагеря, где худо-бедно есть шанс выжить, ежедневно подогревая себя надеждой, что однажды твой срок наконец закончится и ты выйдешь на свободу живой и невредимой. А там не было такой уверенности, ни тем более надежды, мы каждый день ждали неминуемой смерти. А я хотела жить, мне было всего неполных тридцать лет, понимаешь – жить! Хочу успокоить тебя, в карательных операциях я не участвовала, немцы не доверяли мне оружие, но горюшка с ними я хлебнула сполна. Я работала в прачечной, вытаскивала из камер пыток истерзанные трупы партизан и пленных красноармейцев, а по ночам, эти немецкие кобели измывались над нами как хотели. Когда немцы побежали с Украины, я срочно в 1948 году устроилась на маленький срок, совершив наглую кражу, чтобы скрыть своё незавидное прошлое, но мне это не удалось, выдал меня один из выживших красноармейцев. Влепив скоренько, мне в зубы, десять лет лишения свободы по ст.58.3, с последующим поражением в правах на 5 лет, я оказалась тут, в этом мрачном месте. Спасибо, что не расстреляли, но легче мне от этого не стало, получив клеймо пособника нацистов, мне любезно предложили смерть в рассрочку. Подарив жизнь, наше долбаное государство предоставило мне возможность искупить свою вину ударным трудом в лагере. И если бы не ты Агния, то, при существовавших нормах выработки и крайне плохом питании, моего здоровья хватило бы ненадолго и потеряв всякую надежду, я оправилась бы вслед за своей подругой. Но теперь я не могу, мне надо жить, у меня ребёнок, а это шанс начать свою жизнь по-новому.
– Да, неисповедимы пути Господни! Как же жизнь ломает людей. Я откупорил полную бутылку пива и начал неспешно отхлёбывать.
– То, что я тебе сейчас расскажу, будет похоже на фантастику, но эти события произошли реально и они напрямую касаются тебя. Делаю это я, по указанию твоей матери, сама она не решилась бы тебе это рассказать.
– Так, интересно девки пляшут – по четыре сразу в ряд. Я чего-то о своей семье не знаю?
– Александр, а ты в каком году родился и где?
– В 1953 году в Запорожской области на Украине.
– Ты в этом уверен?
– Так написано в моём свидетельстве о рождении.
– А как полное имя твоей матери?
– Екатерина Ивановна Ярцева, 1918 года рождения, уроженка Курской области.
– К сожалению, она не твоя родная мать, не она тебя родила, но имеет некоторое отношение к твоему рождению! От этой неожиданной новости я поперхнулся пивом, бутылка выпала у меня из рук, и я стал медленно, вслед за бутылкой оседать на пол. Тётя Шура, не давая мне опомниться, продолжала, – Твою настоящую маму действительно звали Екатерина Ивановна Ярцева, она погибла от пуль автоматчиков в 1955 году в Амурлаге, а моя младшая сестра, Зотова Тамара Прохоровна заменила тебе твою биологическую маму!
Я оглушённый этой убийственной новостью сидел на полу в полуобморочном состоянии и, как рыба, хватал открытым ртом воздух. Из бутылки, противно булькая, медленно лилось пиво на туркменский ковёр ручной работы. В комнате повисла неприятная пауза.
Наконец я пришёл в себя и пробормотал, – Выходит, моя мать ваша родная сестра Тамара?
– Да, Тамара освободилась по амнистии раньше меня на пять лет и твёрдо решила разыскать тебя, но в первую очередь она решила навести порядок в своих документах, сам понимаешь, отдать на воспитание ребёнка только что освободившемуся пособнику нацистов, на это не осмелится ни одно государственное учреждение. Всеобщее презрение к этим людям, после окончания войны, было повсеместным. После недавней войны в архивах и Загсах ещё не навели порядок в документах, часть архива сгорело, часть пропало, а часть попросту было вывезено немцами. Особенно это было сильно заметно на оккупированных территориях, поэтому она специально приехала на недавно освобождённую Украину. Сестра, по приезду на Украину с ненавистью изорвала справку об освобождении и написала заявление, где указала, что в связи с оккупацией Украины немецкими войсками, паспорт был изъят в полицейском управлении гестапо и утерян. Тамара Прохоровна Зотова, нынешняя твоя приёмная мать, была на восемь лет старше твоей родной матери Екатерины Ивановны Ярцевой, но при изготовлении новых документов, она это скрыла и указала свой год рождения как 1918, сменила имя Тамара Прохоровна на Екатерина Ивановна и взяла фамилию Ярцева. Этим она убила сразу двух зайцев, сняла с себя клеймо пособника нацистов и автоматом стала твоей биологической матерью.
…Добавлю от себя, что в те годы про стандартное тестирование ДНК на материнство ещё было в зачаточном состоянии и погрешность составляла довольно большой процент и задолго до теста ДНК, учёные использовали лишь группу крови для определения отцовства или материнства ребёнка, но тест на основе групп крови был не очень точен, достоверность родства по крови составляла всего 30% и установление отцовства или материнства по группам крови являлось приблизительным методом определения родства. Да и кому это было нужно, страна лежит в руинах, больше половины семей СССР войной разметало по разным углам страны, медперсонала не хватало на примитивное медицинское обслуживание, а тут сложнейший тест…