?Я тебе не секретарша
Шрифт:
— Маринка, ты куда рванула?!
Плевать вообще, да я сейчас олимпийский рекорд по бегу поставить готова. Вылетаю на освещенное крыльцо, слыша, как наши доберманы тявкают в стороне, а охрана что-то кричит возмущенному Кириллу. Бросаюсь туда, прямо чувству, не бегу, лечу уже. Вот он передо мной, в освещении фонарей, сидит на стенке, одну ногу в лосинах каких-то черных перекинул, от гавкающих на него доберманов шляпой с пером отмахиваясь…
Так стоп. С пером?
Знаете, такое чувство, называется: «я ощущаю себя долбодятлом». Вот я тот самый долбодятел. Во всяком случае, мне об этом успело сообщить несколько человек, прежде чем понял почему.
После того «разговора», когда Марьяновна перешла в фазу активного наступления, откровенно не знал, как себя вести. Она говорила правду? По выражению лица не понять было, честно. Не умею я читать мысли. В ту секунду казалось — мои обвинения обоснованы. А она сама наслаждается местью. На душе котейки скребли, не иначе как сфинксы, лысые такие противные инопланетные чудовища. Сам себя убеждал, что плевать ей, радуется, поди, празднует.
Только вот убежала почему-то быстро, не насладившись триумфом. Ждал все выходные, с каким лицом она меня в понедельник встретит. Каждую секунду порывался написать, позвонить, пробегая глазами по списку контактов. Чуть на стенку не влез от собственной непостоянности. Гришка еще притащился в воскресенье с бутылкой. Прям с порога пакет мне всучил в руки, заявив:
— На вот, депрессию лечить будем! Помни дружище: все бабы стервы!
— Маринка не стерва, — вяло огрызнулся, разглядывая четыре бутылки водки с изумлением. — Ты офонарел? Мне завтра на работу вообще-то!
— Считай, что мы празднуем День Металлурга, — важно отмахнулся, ехидно ухмыляясь. — А заодно твое разбитое маленькое сердечко, мой друг сурикат.
Идиот, вот как есть. Посмотрю на него, когда сам влюбится. И да, не такой уж тупой я, чтобы не осознавать, куда ведут меня эмоциональные порывы и эти сопливые мыслишки в тоске по зазнобе своей.
Потому что я скучаю, действительно скучаю. И откровенно не пойму, почему не замечал ее раньше. Может не судьба, может нарочно избегал, боясь глубоко в душе с подобными девушками связываться. Вы знаете, мы творческие люди, бываем ранимыми. В те годы я был никем, боялся остаться в неизвестности. Это сейчас на любую отрицательную критику могу лишь плечами пожать, но в те года все было иначе.
Любое хаяние твоего труда — хочешь все бросить. Ведь писательское искусство это вершина, которую не всем дано достигнуть. Потому и Маринка Стерлядь — неприступная гора. Таких девушек сознательно избегаешь. Они успешны, красивы, да любой парень в здравом уме к ногам печенку выдерет, не то, что сердце. Мне нужно было попроще, без обязательств. И я так жил, пока она сама не заставила на себя обернуться.
— Вот вангую, без твоего редактора не обошлось тут. Заметил, как точно тебя определили на завод? Венька-то твой тебя туда пристроил, — фыркал Гришка, запивая горькую, морщась.
— Ерунду говоришь, он мне просто объявление о вакансии подсунул, — пожимаю плечами. Дружок мой цыкает только, головой качая на меня будто на блаженного смотря.
— Ой, наивный ты верблюд Кирюха. Талантище большой, да только во всем остальном догоняешь позже всех. Прямо как в школе. Все кросс бегут, а ты на старте в облака смотришь, о вечном думаешь. — Гогочет лось, похлопывая меня по спине. Тьфу, шутник. Нашел, какую древность вспомнить.
Еще не знал же: слова-то Гришкины правдой окажутся. Потому что ни в понедельник, ни во вторник мы с Маринкой не увиделись. Оказалось она больничный взяла, а меня наказала не трогать никому. Захочу уволиться — не препятствовать. О чем Махмудовна губы поджав, сообщила, косясь неприязненно исподлобья.
— Не знаю, какие между вами произошли проблемы, но будь добр не создавай еще больших! — сказала, как отрезала. Девчонки только недовольно косились на меня, даже вчерашние экономистки, жалующиеся на перекуре на Марьяновну злобно зыркали, да губы поджимали.
— Мудак ты Кирилл, — бросила Алла как-то. И хоть бы одна причину назвала! Будто я понимать должен, что у них в головах творится!
— Не понимаешь, ты Ливанский, женской тонкой натуры, — вздохнула Кристина, сигаретку раскуривая, пока я в сотый раз набирал номер Марьяновны в четверг. Бесполезно. Абонент не абонент, никаких ответов, никаких приветов. Выключила сотовый, а мне тут мучайся.
— Чего мне понять надо, блин? — раздраженно спрашиваю, убирая смартфон в карман брюк, щуря глаза от солнца, вглядываясь в лицо секретарши. Но Крис предпочла только плечами пожать, стряхивая пепел.
— Все равно ведь не поймешь, — улыбнулась. Вот спасибо, пояснила блин!
К концу все же решаюсь на еще один звонок, однако безуспешно. Теперь-то еще больше нервничать начал. Решил все же съездить к ней, но и там меня обломили. Вахтерша, суровая бабуля, явно еще в КГБ жалобы писавшая, послала лесом, заявив, что уехала Марьяновна далеко.
— А ты не шастай тут, голубчик, — фыркнула, указывая мне на дверь подъезда элитной многоэтажки. — Ходют тут всякие, вдруг маньяк!
— Да я парень ее, бойфренд, — возмутился, выходя на улицу. В ответ мне донеслось в спину прежде, чем перед носом дверь закрыли:
— Был бы френд, дивчина в слезах из дома бы не бежала!
Да что ж такое-то. Сговорились или как? Будто весь женский пол меня врагом номер один объявил, хотя вроде бы меня бросили, чувства мои с гордостью в луже искупав, нет? Ладно-о-о, придется спросить у самой знающей в мире женщины, которая точно не скажет обо мне плохого слова.
Мама, настало твое время.
— Ой, ну и олень ты у меня, Кирюшка. Весь в отца, дурной такой же. Пока до вас дойдет, девушка дважды поседеть успеет, — заявила мне спустя полтора часа эта святая женщина. Карма или что? Почему собственная мама упрекает на кухне в уютной двушке, которую они с отцом купили, переехав в Москву за мной из Краснокаменска? Ничего не понимаю. Или я дурак, или лыжи не едут. Потому решаюсь уже поинтересоваться, на каком момента повести собственной жизни так споткнулся, что всем бабам разом насолить успел.
— Неужели искренне веришь, что стала бы женщина с тобой спать, чувств никаких к тебе не имея. Чисто из мести? — неверяще спросила, глядя на меня как на дурака. Вот хорошо папа в гараже пропадает, сейчас его шуточек в тему «мой сын — гуманитарий», не хватает. Плечами пожал, опуская глаза в чашку с чаем, бормоча.
— Откуда знаю, некоторые вон не знакомясь, могут в кровать прыгнуть.
Вот это подзатыльник. Белый свет в конце тоннеля увидал, созвездие Большой да Малой медведиц. Шиплю, хватаясь за побитое место, а мама мне и говорит: