Я твой ужас и страх
Шрифт:
Для них лекари душ считались какими-то мифическими животными, которые только вредят, поэтому выбор Валерии крайне возмутил их, а все ее заслуги на этом поприще сводились к нулю. Так что, о них девушка тоже редко рассказывала, хватало последнее время отговорки, что она зарабатывает деньги, значит, не так уж бесполезна. Жизнь шла куда-то, по инерции — кому-то этого достаточно. Валерия почти смирилась, каждое утро с трудом отрывая чугунно-тяжелую голову от подушки, потирая затекшую шею. Серость — и в кошмарных снах, и в настоящем. И за чертой видений, и наяву представал бесконечный город, обделенный вниманием солнца, всюду стены, только стены.
«Все еще разбираем дело о первой любви? А… Нет, уже разочарование в ней», — думала Валерия, глядя с дежурным выражением лица на знакомую девочку-подростка, которая заходила к ней уже, наверное, пятый раз. Она мало рассказывала, почему не получается поговорить о своих чувствах дома. Маме она сказать боялась, будто первое волнение на безбрежном море чувств воспринималось преступно и предвзято.
— Я ему записку написала. А он перед всем классом ее прочитал и высмеял меня… — Девочка закрыла руками лицо, то размазывая выступившие слезы, то дергая за туго стянутый светло-русый хвостик. Обычная, курносая в сизой форменной жилетке, мешковатом свитере, черных брюках, принятых в школе, полноватая и с первыми прыщиками. Конечно, ее сердце принадлежало красавцу класса. Он периодически мелькал в коридорах, Валерия смутно представляла этот насквозь фальшивый образ из дешевых комиксов. Почему-то от его поступка не получилось даже удивиться, зато захлестнул гнев.
«Подлец!» — Невольно сжались под столом кулаки Валерии. Здесь бы не слушать излияния глупого ребенка, а вмазать хорошенько по зубам тому уроду, который уже с ранних лет не знал ничего о чести; вот прямо так, как показывают в боях без правил. Но кодекс поведения не позволял ни в каком случае, и сердце Валерии дрогнуло от сострадания и бессильной ярости. Захотелось обнять собеседницу, подбодрить ее. Прежняя безучастность ко всем постепенно сменялась желанием борьбы, пожалуй, с момента заключения пари с Королем Кошмаров.
— Борись! Ни в коем случае не позволяй теперь одноклассникам насмехаться над тобой, — говорила решительно Валерия в числе прочего. — Отвечай, если начнут лезть. А его не замечай просто, пусть провоцирует. Главное, не забивайся в угол испуганной мышкой, не показывай им, что чувствуешь себя виноватой.
За время учебы и работы Валерия утвердилась в мысли, что школа — это одно из самых жестоких мест, плавильный котел, где человека бросают в искаженную малолетней глупостью модель всего общества, большого недружелюбного мира. Кто-то быстро учится плавать в этом мутном потоке, а кто-то тонет и уже после окончания не всегда всплывает, привыкнув к травле и невозможности изменить свое положение.
Валерия в школе научилась отбиваться, хотя не рассказывала родителям. Она всегда запоминала обидчиков, а потом находила случай поддеть, болезненно и метко. За это среди «королев класса» ее считали злюкой, но не приставали, ведь она ничего никому не забывала, собирала по крупицам из обрывков разговоров их страхи и чаяния. Она помнила, как одна из «королев» бросила ей, будто с таким характером ей никогда не найти парня, за что получила при всем классе громкое едкое напоминание, как ее саму недавно кинул один поклонник.
Валерия как-то непроизвольно научилась защищаться и нападать, ведь иначе ей не удалось бы выжить дома, где она, правда, находилась в глухой обороне за свой «суверенитет». А вот ее несчастная собеседница в силу возраста и эмоциональности еще не догадывалась о жестокости мира, словно наивный младенец, лепеча:
— Но я… я все еще люблю его! Он изменится…
— Никого нельзя изменить, — отрезала беспощадно Валерия. — Он уже показал свой характер. Это не любовь и никогда ею не станет. Он ничего не знает о любви. Если бы хоть что-то знал, то не стал бы растаптывать твои чувства. Послушай, встретятся тебе другие, намного лучше. А этот… Он — бесчестный человек. Нормальные люди так не делают. Любят за поступки, а не за смазливую мордашку, — твердо и настойчиво убеждала Валерия. — И сказки о преображении чудовищ — это сказки.
— Какая подлость, — протянул насмешливо знакомый голос над ухом, заставив встрепенуться.
Рядом с ней на облачке черного песка лениво и вольготно расположился ухмылявшийся Бугимен. В целом, он не выходил за рамки приличия и не подглядывал за ней, когда не надлежало, однако считал своим долгом портить ей жизнь не только ночью, но еще и днем, возникая в самые неожиданные и неподходящие моменты. От его присутствия тут же скрутил страх, резанувший по сердцу и хлестнувший под коленями. Похоже, страх же ощущала и притихшая девочка, со стороны которой теперь доносились только всхлипы.
«Явился не запылился. Вспомнишь только о чудовищах…» — подумала с великой долей самоиронии Валерия, на миг незаметно закатывая глаза.
— Много же ты знаешь о любви, как я погляжу, — продолжал посмеиваться Король Кошмаров. Он издевался над неожиданными сюсюканьями жестокосердной девушки.
«Да, достаточно», — ответила мысленно Валерия, вспоминая весь свой небогатый опыт. Она ведь тоже однажды влюбилась, в тринадцать лет, раньше всех своих одноклассниц, но тоже безответно. Годы показали, что судьба уберегла ее от неверного выбора, но целый год она мучилась своими чувствами, словно чем-то преступным, неправильным. Слишком рано что-то открылось в сердце, кристально-чистое чувство без подтекста страстей и низменных желаний, как у некоторых. Душа ее наполнялась, точно прозрачный сосуд, но то оказалась не живительная влага, а гибельный нектар мучений.
Родителям она так и не осмелилась сказать, они на тот момент опять решительно разводились, тогда их ссоры приобретали как раз наибольший размах. Она перешла в другую школу, и больше ничего не ведала об объекте своей мучительной любви. А потом заметила его как-то раз в переулке с другой девушкой, одетой в безвкусные зеленые бриджи.
Они прилюдно обжимались и вешали друг на друга слюни, точно животные, точно две дворняги. Валерию тогда окатило отрезвляющим отвращением, кристальный сосуд разбился, и из него по юной душе растекся яд. Если кто-то считает, что подростки неспособны испытывать сильные чувства и их ведут лишь гормоны, то он ничего не понимает в жизни. Порывы большей силы она никогда больше не испытывала, только в течение того года.
Потом поглядывала на одноклассника еще в девятом-десятом классе, они даже дружили, но дальше ничего не зашло. И ей надоело ждать любви к одиннадцатому классу. На выпускном балу она дала себе четкую установку: «Вот уж сегодня я точно не останусь одна!»
И она открыла в себе недюжинную способность к беспорядочным движениям под музыку, она задыхалась и почти умирала в гомоне дискотеки. В мелькании теней ей все чудился черный человек с серой кожей и жесткими, точно оперение стрелы, волосами.