Я успею, ребята!
Шрифт:
Я набирал номер, бил по рычагу, снова набирал… О чем можно говорить так долго? Ведь могут же позвонить из больницы, да мало ли что. А может, у них трубка плохо положена? А может, это я сам боюсь идти к Юре? Боюсь, потому что виноват, и торчу в этой дурацкой будке.
В этот раз я долго ждал, пока мне откроют. Я подумал, что, наверное, Юра и видеть-то никого не хочет.
Мы стояли в прихожей, и я не знал, что делать. Юра молчал и смотрел на меня. Я сказал:
— Здравствуй.
Он медленно взял мою руку и стиснул ее крепко, стиснул и подержал.
В комнате я его спрашиваю:
— Мама как?
Он так выругался — я ошалел. Я от Юры ничего такого и не слышал.
— Извини, — говорит, — у меня с отцом… Ну как тогда в гараже. При матери он меня, понимаешь, при матери! Я из дому убежал, ну и не знал ничего.
— Ты что, всю ночь по городу ходил?
— Да нет, есть у меня одно место. В общем, у Хала я ночевал. Никуда мне от него, видишь?
И тут звонок. Юра говорит:
— Подожди, — и открывать пошел.
Он впустил кого-то, и они говорили в прихожей, а я ждал. Потом мне надоело ждать и я выглянул. Гудилин стоял в прихожей! Он совал Юре в ладонь какую-то бумажку и нудил:
— Нужен ты мне… Псих велел, я и пришел. Видишь же, от Психа записка. Все велел забрать.
Юра вынес из своей комнаты раскрытую коробку. Наушники! Точно такие, как я принес ему от Гудка, лежали в ней как попало.
— А я, дурак, думал — тебе корпус случайно достался.
Юра толкнул коробку к Гудилину.
— Внутри-то все сам паял?
— Ну сам, — сказал Гудок. Он расталкивал «телефоны», чтоб они в коробке ровней легли. — А что?
— Паять не умеешь, вот что. И с Психом осторожней надо. Псих не любит, когда его деньги другим достаются. Ну ладно, катись.
Гудилин забурчал чего-то и ушел.
— И черт с ним, — сказал Юра, — так даже лучше. Само получилось. Теперь-то понял? Ну что же ты? Смотри сюда.
Он те же наушники вытащил, разобрал опять.
— Они корпуса с одного завода тянут, а всю начинку — с другого. Гудок корпус-то достал, а внутри всякую дрянь поставил. Я и подумал, что случайность. Это же последним идиотом надо быть, чтобы у Психа красть.
Я говорю:
— А у тебя-то они зачем были?
— А я, Витек, Пигузову их отвожу. Я их по коробкам распихаю, заклею, импортные нашлепки для дураков налеплю — и к Пигузову. Ленечка что через магазин продаст, что так толкнет. Хол ведь тоже из этой конторы. Он меня и подцепил, когда «Ваганта» папаше доставал. Сразу сообразил, что мне деньги нужны. А про кассеты я потом придумал, у Психа-то не больно разживешься. Такие, Витек, дела. Я, знаешь, потом даже обрадовался, что ты ушел. На фиг ему, думаю, это надо? А ты сам вернулся. В общем: хочешь — помогай, хочешь — нет. Все же теперь знаешь.
Мы разговаривали о всякой ерунде, пили чай с черствым хлебом, а Юра ждал. Я прямо чувствовал, как он ждет. Я сказал:
— Слушай, тут Гудок про твои кассеты спрашивал.
Дома я убрал кассеты в портфель и стал думать. Неужели Юра один не справился бы с этой ерундой? Подумаешь, туда-сюда кассеты возить. Или просто надоели они ему все до смерти? Такой Ленечка кому хочешь надоест, и Псих ещё какой-то. Что, Юра про маму им рассказывать будет, что ли? Ведь один же я знаю, для чего ему эти деньги. Никто, кроме меня, и не знает, какой он на самом-то деле.
Я три перемены за Гудком ходил, еле дождался, пока он один останется.
— Ну, чего надо? Наушники твой Юрка вернуть хочет? Так нету у меня денег. Подождет пускай. Никуда не денусь.
— Да ладно, — говорю, — какие там деньги — ерунда. Ты про записи спрашивал, помнишь?
— А у него записи как, в порядке?
— Нормальные записи, — говорю. — Только денег у тебя все равно нету.
— «Нету», «нету». Не твое дело, что у меня есть. Понял? У тебя кассеты с собой, что ли? Так ты, это, после уроков меня подожди. Я с магом подойду, а то вмажешь какую-нибудь «Во поле березу». Ага?
Мы уже в класс зашли, смотрю в окно — по улице Гудилин несется. На все ему наплевать — уроки, не уроки. Захотел и побежал. Только странно он как-то побежал, не к дому совсем.
После уроков выхожу — никого. Во все стороны посмотрел — нету Гудка. Договорились называется. Только от школы отошел, слышу:
— Эй, Кухтин, оглох, что ли? Зовешь его, зовешь.
Гудилин из парадной высунулся, рукой машет.
— Давай сюда!
Парадная проходная оказалась. Мы во дворик зашли, там около песочницы скамейка была. Я говорю:
— Слушать будешь? Чего так сидеть-то?
Он свой магнитофон из сумки вытащил. Возился с ним, возился.
— Ладно дурака-то валять. Ставь, Вовик, кассету.
А я и не заметил, как этот парень к нам подошел. Гудок задергался сразу.
— Ага, Толик, ага.
Толик его на край скамейки сдвинул, со мной сел.
— Сколько за кассету хочешь?
Я сказал.
— Ну это можно. А ещё есть?
— Есть, — говорю, — много.
— Много — это хорошо. Ну ладно. Тебе Вовик все объяснит.
Он к Гудку повернулся:
— Понял, Вовик? Только смотри, чтоб без звона было. Если Псих про Виталика узнает, я тебе репу на сторону сверну. И так уже мимо Психа никуда не проскочишь.
И в парадную ушел. Гудилин говорит:
— Кассеты — мои. Давай.
В карманы их затолкал.
— Повезло тебе, Кухтин, ты Юрке скажи, чтобы позвонил обязательно.
Телефон мне продиктовал.
— Виталику сколько хочешь кассет толкнуть можно.
Только я из парадной вышел, Ваньчик подходит. Без портфеля уже, наверное, у Бориса Николаевича оставил.
— Ну чего, не придешь сегодня? Борис Николаевич тоже спрашивает.
— Дела, — говорю.
— Твои дела, они вон пошли.
Ваньчик на трамвайную остановку показывает, а там ещё Гудилина видно.
— Я за ним как дурак бегаю, а он с этим.
Я только рукой махнул, отвечать не стал. Всего-то не скажешь. Он ещё постоял немного и пошел. Ваньчик идет, а я ему в спину смотрю. Почувствовал он, что ли? Обернулся, рукой махнул.
— Приходи, Витюха, слышишь, приходи.
Чудак, как будто мне самому не хочется.