Я успею, ребята!
Шрифт:
— Ну вот, одну раздавили.
Теперь я видел Психа хорошо, во весь рост. Он вытащил конверты с пластинками из сумки.
— Это тебе, Вовик, за труды. А тебе, Юра, неделя сроку.
Узнал я этого гада, узнал! Это был тот, который первого сентября Гудка перед школой хлестал. Я смотрел, как он садится в машину. И «Победа» его. Нельзя спутать. Она такая новая, как будто с завода только что.
Голова кружилась очень сильно. Я помог Юре, мы постояли в подворотне, сквозь двор прошли на соседнюю улицу. У автомата с газировкой Юра намочил платок.
— Постой, вытрусь немного.
Он слизнул кровь.
— Порядок с пластинками. На одну я грохнулся, а с остальными полный порядок. Аккуратные ребята, ни одной не уронили, сволочи!
Вынул из обвисшей сумки конверт с айсбергами.
— Врезали вечным льдам.
Черные осколки сыпались из блестящего конверта.
На улице мы остановились. Я вытряс кусочки пластинки из пластиковой сумки и запихивал ее в портфель. Две девочки в одинаковых сапожках остановились перед Юрой. Он провел пальцем по разбитым губам.
— Вы чего в лужу залезли?
— Больно? — спросила одна.
— Ах вы девчонки.
Юра протянул им конверт:
— Ваши айсберги, держите.
Мы сидели на лавочке у трамвайной остановки и молчали. Трамваи один за другим захлопывали двери, искры сыпались на асфальт. Даже жлобов этих ругать не хотелось. А чего ругать-то? Звали нас сюда, что ли? Сами, можно сказать, напросились.
Юра по коленке себя хлопнул. Встал.
— Я один, Витя, один пойду. Пока.
Все, жаловаться больше некому. Остался — Гудок. Гудилин Вовик.
Я ехал домой и воображал, что вот прихожу, а мама вернулась, и как будто все хорошо, и чемодан стоит в прихожей, пакеты всякие валяются. Она скажет: «Иди сюда, чудо мое», а папа будет торопить, потому что обед стынет.
Папа сказал:
— Леша приходил. Скажи ты мне наконец: что там у вас происходит?
— Ничего у нас не происходит, нормально все.
— Это значит «нормально», когда у одного лица не видно — синяки сплошные, а у другого ни царапины?
Я говорю:
— Ты что, хочешь, чтобы и мне насовали?
— Некоторым, — говорит, — полезно. Иногда.
— Ну вот за Ваньчика и радуйся, ему теперь надолго хватит.
Он на меня посмотрел как чужой. Я повернулся и в комнату пошел.
— А ну стой! Леша знаешь зачем приходил? Или тебе и это неинтересно?
Я в дверях остановился и жду.
— На столе посмотришь. Не завидую я тебе, Виктор.
Эти две книги я издали узнал. «В дебрях Уссурийского края». В прошлом году я Ваньчику на день рождения подарил. Долго надпись выдумывал. Теперь опять мои.
Хорошо, что у меня в комнате дверь на крючок запирается. Никого я сейчас видеть не мог, никого. Воображал, дурень, как мама вернется. Только ей этого и не хватало. Что же это со мной делается? Ведь я же для всех теперь гад последний.
Я-то думал, что папа про Ваньчика прибавил. Нет, все точно, одни синяки, даже веснушек не видно. На Лешку мне прямо жалко смотреть было. И не обернется, как будто меня и в классе нет.
На уроке Базылева меня за рукав тянет.
— Витька, Витька, а что я в учительской слышала: Гудилина, говорят, исключать будут.
— На здоровье, — говорю, — мне-то что.
Плечом дернула, отвернулась.
Уже и Ленка все знает.
На перемене я к Ваньчику все равно подошел. Его дежурные из класса не выгоняли, куда ему такому в коридор. Я перед ним стою, а он молчит, потом как дурак спрашиваю:
— Ляшин, да?
Лешка совсем отвернулся.
— Ты не думай, я и без Бориса отмахался бы, Ляшин тоже красивый ходит.
И опять молчит. Так и не повернулся.
Юра только сказал:
— В восемь выходи, я во дворе буду.
И трубку бросил.
Я, может, на целый час раньше вышел, а Юра ждет. Сначала как на остановке сидели. Я уж думал — уйдет.
— Подставили нас с тобой, Витек. Как щенков, подставили. Нас Психу продали, а Виталику пластинки толкнули. Ну точно же нам с тобой только бутылки сдавать! Ладно. Есть, в общем, такие пластинки, есть. Только деньги сразу надо. Нисколько ждать не хотят.
Две женщины остановились поговорить рядом с нами. Юра опустил голову и молчал, пока они не распрощались.
— Знаешь, Витек, не вышло у нас с тобой ничего. Матери помочь хотел — мать в больнице, у тебя с Ваньчиком все поломалось. Но этого-то старика выручать надо! Кто мы с тобой для него теперь? — Юра рукой махнул. — Ладно. Придумаю что-нибудь.
Только что тут придумать-то?
В тот день физика первой была. Пока Борис Николаевич чертеж делал, Ленка мне записку подсунула: «После уроков подожди у класса, что-то скажу». Еле я урок досидел.
— Ну что там у тебя? Давай.
Ленка по сторонам посмотрела.
— А то, что Гудилину ничего не будет. Понял?
— Врешь, — говорю, — врешь, он же…
— Можешь не рассказывать, сама все знаю, а только не будет ничего, и все тут. С него подписку взяли, и с Ляшина тоже.
— Какую подписку, Ленка? Не знаешь ничего и выдумываешь тут.
— И ничего не выдумываю, спроси у Бориса Николаевича, он на педсовете был. Взяли подписку, что будут себя хорошо вести!
Ну я Ваньчика предал, но я-то ведь один. А тут все, все!