Я вернусь...
Шрифт:
– Здрасс, Семехалч, – заплетающимся языком пролепетало видение и бочком скользнуло мимо Зимина. На пороге видение задержалось и оглянулось назад, и Зимину показалось, что в глазах секретарши мелькнуло жгучее сожаление и еще что-то, чему не было названия, – что-то темное, звериное, дикое.
Отвечать на приветствие Зимин не стал: девчонке в ее теперешнем состоянии было все равно, а уж ему-то и подавно. Он толкнул дверь и вошел в кабинет.
В кабинете царил полный разгром и воняло борделем. Возле двери, прямо под ногами, валялся сломанный стул – очевидно, тот самый, которым Адреналин запустил в дверь. Весь ковер вокруг письменного стола был усеян разбросанными в полном беспорядке бумагами, а поверх бумаг на боку лежал страшно дорогой жидкокристаллический монитор Адреналинова компьютера. Там же, в полуметре от монитора, валялась перевернутая бутылка "Джонни Уокера", содержимое которой щедро
Пиджака на нем не было, галстука не было тоже, рубашка выглядела так, словно Адреналин не снимал ее ни днем, ни ночью в течение, по крайней мере, двух недель, да и брюки недалеко от нее ушли. Адреналин был небрит, грязен и, кажется, очень доволен собой.
– А, это ты, – сказал он, не дав Зимину открыть рот. – Слушай, ты так не вовремя... Чертовски много работы, я просто не справляюсь.
Зимин с отвращением заметил, что у него расстегнута ширинка.
– Штаны застегни, работник, – процедил он сквозь зубы. – Ты что творишь, а?
Адреналин ответил односложно, одним коротеньким непечатным словечком исчерпывающе описав процесс, прерванный появлением Зимина.
– Кстати, – добавил он, небрежно задергивая "молнию" на брюках, – ты не хочешь ее дотрахать? По-моему, она ушла неудовлетворенной. Ты не волнуйся, она не будет возражать. Ей сейчас что я, что ты, что колхозный хряк – все едино.
– Слушай, ты, животное, – подходя к нему вплотную, прошипел Зимин, – ты хотя бы знаешь, во что нам обошлась твоя выходка?
– Ты про контракт, что ли? – невинно тараща глаза и не делая ни малейшей попытки освободиться, спросил Адреналин. – Который с американцами? Да плюнь ты на него, Сеня! Что нам американцы? Они – империалисты. А ты у нас кто? Ты у нас – Буденный! Мы кгасные кавагегисты, тгям, тгям, тгям, и нету лучше конника, чем наш Абгам, – кривляясь, картаво пропел он.
Странно, но перегаром от него не пахло. Застарелым потом – да, пахло, кислой вонью немытого тела шибало за версту, и женскими духами, и вообще бабой, и давно не чищенными зубами. И никотином, само собой, от него разило, как из старой прокуренной трубки, но вот алкоголем – ни-ни. "Неужто наркотики? – испуганно подумал Зимин. – Тогда – все, труба".
– Не надо на меня так смотреть, Семен Михайлович, – насмешливо продолжал Адреналин. – Если хочешь честно, то плевать я хотел на твой контракт, на убытки твои дурацкие. И вообще на все на свете я плевать хотел, потому что цена всему этому – кусок овечьего дерьма. Я там, на нарах, все хорошенько обдумал и решил, что с меня хватит. Хватит, понял? И мне сразу стало хорошо. Отлично! Ты видел, что я сделал с этой телкой? Месяц назад я о таком даже не мечтал и не верил, что так бывает. А теперь могу – хоть час, хоть два, хоть сутки. Потому что мне хорошо! А ты? Вот упустил ты из-за меня этот свой идиотский контракт, плохо тебе от этого, хоть в петлю полезай, и кто в этом виноват, ты отлично знаешь, и что дальше? Вот ты пришел сюда, ко мне – зачем? Что делать станешь? Ну, схватил ты меня за грудки, а дальше, дальше-то что? Речи толкать? В суд на меня подашь? Или может, костоломов наймешь? Ну?! Вот он я, виновник всех твоих несчастий, и я тебе говорю: говно твои несчастья, и счастье твое – тоже говно, грош ему цена, как и тебе самому! И что дальше?
Зимин все еще сжимал левой рукой собранную в комок на груди рубашку Адреналина. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, почти ослеп-нув от бешенства, он притянул Адреналина к себе, онемевшими губами пробормотал: "Обойдемся без костоломов" – и, неумело размахнувшись, влепил Адреналину пощечину.
Адреналин захохотал.
– Баба, – сказал он. – Баба в штанах! Хочешь бить – бей, а если трусишь, держи руки при себе. Пригодятся для интимной жизни.
Зимин был крупнее Адреналина и гораздо сильнее его, потому что, в отличие от своего приятеля, регулярно посещал тренажерный зал и даже пробегал по утрам неизменные три километра. Зачем он это делал, Зимин и сам не знал; просто тренажерный зал и хорошая спортивная форма были такими же атрибутами той жизни, к которой он всегда стремился, как и белая рубашка с галстуком, кабинет с персональным компьютером, миловидная дрессированная секретарша и хороший дорогой автомобиль. И вот тут, глядя с близкого расстояния в небритую, потную, нагло
Еще секунду Зимин боролся с искушением под насмешливым, откровенно изучающим взглядом Адреналина, а потом, поскольку слишком близкая дистанция не позволяла как следует ударить в лицо, от души навернул этому уроду в ухо...
...Потом, когда все уже кончилось, они сидели прямо на полу среди перевернутой мебели, тяжело дышали и мрачно курили, не глядя друг на друга. То есть это Зимин курил мрачно и избегал смотреть на Адреналина, а Адреналин-то как раз был весел, как птичка, и периодически бросал на Зимина загадочные, но при этом весьма доброжелательные взгляды.
– Ну что, – спросил он, увидев, что Зимин немного успокоился, – полегчало?
Зимин свирепо на него покосился, но сразу же вслед за этим вдруг ухмыльнулся, почти так же, как давеча ухмылялся Адреналин, и неожиданно для себя самого заявил:
– Представь себе, да, полегчало. Знал бы ты, сколько раз я мечтал набить тебе морду!
– Аналогично, коллега! – вскричал Адреналин и торопливо, елозя задом по паркету, отталкиваясь руками и перебирая ногами в давно не чищенных ботинках, подполз к Зимину поближе. – Ну, расслабься и дыши глубже! – сказал он, дружески толкнув Зимина в плечо.
Зимин поморщился – плечо болело.
– Вот это вот и есть настоящий мужской разговор, – объявил Адреналин. – Как в семнадцатом веке: напакостил – к ответу! И кто сильнее, тот и прав.
– Сейчас, слава богу, не семнадцатый век, – осторожно возразил Зимин, трогая челюсть. Он чувствовал себя каким-то опустошенным и одновременно умиротворенным, как после хорошего секса, но никак не мог понять, к чему клонит Адреналин.
А тот больше не ухмылялся, не корчил из себя идиота и вообще вел себя, как в лучшие свои времена.
– По-твоему, это хорошо? – спросил Адреналин и тут же сам ответил на свой вопрос: – Погано это, Сеня. Вот ты, по собственному твоему признанию, давно хотел набить мне морду, но сделал это почему-то только сегодня, да и то потому лишь, что я тебя спровоцировал. Хорошо это, Сеня? Отвратительно! Во-первых, потому, что нечестно, а во-вторых... Ты Фрейда читал? Не ври, знаю, что не читал. Я сам не читал, да и кто его в наше время читает? Однако я, например, знаю, что он утверждал: подавление собственных инстинктов приводит к самым неприятным последствиям. Они, инстинкты, никуда не деваются оттого, что их, видите ли, подавляют. Они уходят вглубь и начинают разрушать тебя изнутри, ища дорогу на волю. Буравят, долбят, житья тебе не дают, а потом находят слабину и – бац! – готово: ты или убил кого-нибудь, или сам повесился, или запил по-черному... Почему вокруг столько несчастных людей? Почему мы все до одного, если разобраться, несчастливы? Да потому, что с самого рождения живем, как бараны в загоне, подавляя самые естественные свои желания: этого нельзя, того нельзя, ничего нельзя, а вот это вот можно, но только регулярно, по твердому расписанию. Это ни-ни, то не смей, а раз в год в добровольно-принудительном порядке пожалуйте в налоговую инспекцию по месту жительства для стрижки шерсти. В общем, жри, что дают, и не мемекай. Правда, даже среди баранов встречаются отдельные индивидуумы, которых это не устраивает. Они мемекают, бодаются, не желают стричься и вообще ведут себя непредсказуемым образом. Таких обычно пускают на шашлык, чтобы воду не мутили. Но ведь и тех, которые ведут себя как положено, тоже пускают на шашлык! Так объясни мне, Сеня, в чем тогда разница? Молчи, я сам тебе скажу, потому что я об этом думал, а ты – нет. Разница, Сеня, в том, что строптивый баран хотя бы пытается жить так, как ему велит его природа. А мы, Сеня, не бараны, мы человеки и имеем право... На что? Да на все! Вот ты мне сейчас скажешь: а закон? А что – закон? Законы кто писал – Господь Бог? Да плевать он на нас хотел! Законы писали такие же человеки, как мы с тобой, только очень хитрые. Вот ты мне скажи: часто они, эти творцы законов, выполняют ими же самими установленные правила? Да почти что никогда!