Я вернусь...
Шрифт:
– С некоторых, – довольно расплывчато ответил Мирон.
Юрий внимательно посмотрел на господина главного редактора. Господин главный редактор сейчас меньше всего напоминал главного редактора. Бомжа какого-то напоминал, урку конченого, а более всего – беглого сумасшедшего, опасного маньяка, вырвавшегося на свободу по недосмотру больничной администрации.
– Мирон, – неожиданно для себя самого сказал Юрий, – а тебя, часом, с работы не поперли?
– Пытаются, – ответил Мирон, – да только кишка у них тонка. Слишком много я про них знаю, чтобы меня можно было взять и вышвырнуть как паршивого кота. Не
– Ого, – сказал Юрий, помнивший Мирона совсем другим.
– Ага, – в тон ему откликнулся Мирон. – Я же говорю, много воды утекло. Ты вот, к примеру, пальтецо козырное купил, а я бояться перестал... И это еще большой вопрос, какая из этих двух перемен удивительнее.
Юрию захотелось досадливо крякнуть, но он сдержался, промолчал.
– А что пальтецо? – спросил он. – Пальтецо как пальтецо. По-моему, вполне приличное.
– Ну-ну, – сказал Мирон, – это ты брось. Сослуживцам своим бывшим втирай, а мне не надо. Мне, дружок, не обязательно видеть лейбл, чтобы распознать настоящую фирму. Откуда деньжишки? Из леса, вестимо? Ну, спокойно, спокойно! Это я так, шутки ради... Какая мне разница? Плевать я хотел на дешевые сенсации, на украденные миллионы и вообще на все на свете!
– Что-то ты сегодня расплевался, – заметил Юрий, которого такая позиция Мирона хоть и удивляла, но тем не менее вполне устраивала. – Все кругом заплевал, прямо как верблюд. На политику ему плевать, на сенсации плевать, на миллионы плевать... Правильно твои хозяева делают, что выгнать тебя хотят. Какой ты к дьяволу журналист?
– Никакой, – с готовностью согласился Мирон, насадил на вилку кусок ветчины, целиком засунул его в рот и принялся старательно жевать.
– Так, – сказал Юрий, – все ясно. То есть, наоборот, ничего не ясно. Чем дальше в лес, тем больше дров. Ладно, давай зайдем с другого конца.
– А давай, – согласился Мирон. – Попробуем ради спортивного интереса.
Тон у него был такой, словно он битый час втолковывал Юрию что-то само собой разумеющееся, а тот, дурень, так его и не понял. Дескать, симпатичный ты парень, Юрий Алексеевич, но – что тут попишешь! – дурак дураком...
Юрий сделал вид, что не заметил этого хамского снисходительного тона, и произнес:
– Если я тебя правильно понял, у тебя было ко мне какое-то конкретное предложение. Философия твоя, мягко говоря, сомнительна, и потом, ведь не ради философии же ты меня сюда приволок!
– Вот, – сказал Мирон с чрезвычайно довольным видом. – Наконец-то! А то у меня уже язык заболел. Это только Адреналин может часами трепаться на эту тему без малейшего вреда для своего организма.
– Кто? – удивился Юрий. – Какой еще Адреналин?
– Неважно, – отмахнулся Мирон. – Успеешь еще познакомиться. Так что, говоришь, я предлагаю... В общем-то, ты это уже и сам сформулировал. Весь мир насилья... ну и так далее. Спокойно! Никого свергать я тебе не предлагаю, забудь ты об этом, наконец. Внутри, внутри себя!.. Начни с себя, и не заметишь, как мир вокруг переменится.
– А попроще объяснить нельзя? – спросил Юрий.
– Легко, – ответил Мирон. – На свете полно таких, как мы с тобой – сильных, ловких, бывших боксеров, борцов, военных... словом, бывших мужчин. Они, как и мы с тобой, остепенились, надели галстуки, залечили синяки и шрамы и сели за письменные
– Действительно, где? – сказал Юрий и воткнул сигарету в заменявшее пепельницу блюдечко.
– Есть такое место, – заговорщицким тоном сообщил Мирон и, перегнувшись через стол, зашептал Юрию на ухо.
Слушая его, Юрий нечаянно покосился в сторону кухни и вдруг увидел давешнюю сонную личность в бабочке. Личность стояла в дверях кухни и, мрачно отсвечивая в полумраке своим фингалом, прислушивалась к происходившему за столом разговору. Слышать личность, конечно, ничего не могла, но вид собой все равно являла настороженный и угрюмый – в общем, стояла на страже. На страже чего? Чего-то. Например, того таинственного места, о котором нашептывал Юрию странно изменившийся Мирон.
Юрий дослушал до конца, отстранился, закурил новую сигарету и нарочито равнодушно, пряча за этим равнодушием глубокое и странное впечатление, произведенное на него словами Мирона, произнес:
– М-да... Ну, я даже как-то не знаю... От нечего делать, конечно, сойдет и это...
Мирон усмехнулся.
– Кривляешься, – сказал он. – Корчишь из себя супермена. Выходит, ни хрена ты, братец, не понял. Жаль. Я думал, ты умнее. Ну, да это поправимо. Приходи все-таки. Приходи, встань против Адреналина или вот хоть против него, – он кивнул в сторону кухни, где по-прежнему мрачно поблескивала фингалом личность в бабочке, – и покажи другим и, главное, себе, какой ты супермен.
– Посмотрим, – с напускным безразличием ответил Юрий.
Мирон тем не менее видел его насквозь: Юрий просто не хотел признать, что Мирон задел его за живое, разбередил то, что, казалось, давно было похоронено в самых глубоких тайниках души.
– Посмотри, посмотри, – сказал Мирон. – Только особенно не тяни, ладно? С инстинктами, знаешь ли, не шутят. А ты... Ты уже на грани. Имей это в виду, Юрий Алексеевич, и не забудь адрес.
– Постараюсь, – сказал Юрий, снова покривив душой: забывать названный Мироном адрес он не собирался даже за все сокровища мира.
Имелась у Адреналина – теперешнего, а не того, каким он был раньше, – одна странность. Странность эта заключалась в том, что везде и всюду Адреналин носил на груди, на переброшенном через шею витом кожаном шнурке, некий амулет, издали напоминавший билет мгновенной лотереи. Прямоугольная эта бумажка с оправленной железом дырочкой на одном конце от долгого ношения засалилась и потемнела, ибо снимал ее Адреналин только перед очередной дракой да еще, пожалуй, в тех редких случаях, когда взбредала ему в голову фантазия принять душ.