Я возьму тебя с собой

Игнатьев Илья

– Погоди, брось, я сейчас всё нарежу, - Пашка торопливо достаёт из кармана рюкзака свой китайский складешок.

Я, убрав руки подальше, скептически наблюдаю как он, высунув от усердия кончик языка, пилит не податливые, мягкие булки, вкривь и вкось кромсает истекающую капельками жира колбасу.

– Палец ты себе когда-нибудь оттяпаешь этой ковырялкой!
– проявляю я заботу о его жизни.

– Не оттяпаю, не боись. И какая же это ковырялка? Это не ковырялка, а нож! Холодное оружие, можно сказать.

Я

лишь презрительно хмыкаю. Мы с Пашкой обожаем поспорить, но обсуждать сомнительные достоинства этой никудышной, не годной даже на переплавку подделки из какой-нибудь Сычуани, - это ниже моего достоинства. Некоторое время мы молча едим, передавая, друг другу нагревшуюся бутылку спрайта. Но разве этот сероглазый может долго молчать?! Чуть утолив первый голод, брызнув на газету красным помидорным соком, он говорит:

– Илья, ты слыхал, на “50-тилетия Магнитки” скаутский клуб открылся? Нет? Они в походы в горы ходят, костры жгут, форма там у них, значки-нашивки всякие, короче все дела.

“50-летия” - улица, соседняя с нашей.

– Запишись, - советую я.
– Научат тебя костёр под дождём разводить.

– А нафига мне это надо? Когда у меня ты есть, - Пашка злорадно хихикнув, повторяет мои слова.

Честно поделив тёплый огурец, мы принимаемся за чебуреки.

– Купи три чебурека и собери кошку, - выдаёт Пашка явно инетовскую хохму.
– А вообще-то ничего, есть можно, луку вот только чересчур набухали.

– А это чтобы запах кошачий отбить, - мстительно отзываюсь я.

– Я так и подумал, - печально кивает головой Пашка.

С востока, с азиатской стороны Урала, с самого неба на нас накатывается тяжёлый вязкий гул. Мы, перестав жевать, смотрим в ту сторону. Оттуда, с натугой разрывая жаркое марево, огромной горбатой рыбиной к нам плывёт здоровенный бело-зелёный самолёт. В том, что он здоровенный, нет никаких сомнений, даже, несмотря на расстояние. Я, как первоклассник, разинув рот, с восхищением наблюдаю за его могучим полётом.

– Грузовик, - определяет Пашка, - Ил-76-ой.

– Откуда ты знаешь?
– не отрываясь от волнующего меня зрелища, спрашиваю я.

Теперь уже он презрительно хмыкает:

– А что тут знать-то?! Тоже мне НЛО нашёлся!
– насмешливо заявляет этот знаток.
– Сто пудово Ил-76, причём из Казахстана, это по раскраске ясно. Тащит к нам в Магнитку на таможню тонн тридцать китайского барахла.

Самолёт начинает забирать к северу.

– Сейчас разворот сделает, войдёт на глиссаду и всё, - комментирует Пашка.

– Что значит, - всё?
– спрашиваю я, оборачиваясь к нему.

– Всё, - значит всё. Садится будет, - тряхнув своими тяжёлыми золотыми вихрами, говорит Пашка.

Я смотрю на него с уважением. Кому же, как не ему, знать всё это. Дядя Саша, - Пашкин отец, - работает у нас в аэропорту.

Начальник наземной аэродромной службы, или что-то в этом роде. Пашкина мама, - тётя Таня, - там же в диспетчерской службе. Да и сам Пашка помешан на авиации и её истории. У них полный дом книг, альбомов и журналов про самолёты. Пашкин компьютер под завязку забит материалами по авиации, которые он постоянно качает с I-net,а. Когда Пашка начинает мне рассказывать про какой-нибудь редкостный Horten IX, или про бой на вертикалях, его уже не остановить. Да я и не пытаюсь, только слушаю раскрыв рот.

Я до сих пор не могу постигнуть того, с какой кажущейся лёгкостью люди этого Мира освоили небо. У нас оно принадлежит драконам. А интересно, думаю я, как бы выглядела встреча голодного дракона, ну хотя бы с таким вот Ил-76? Я вспоминаю, как однажды, в холодном свинцовом океане к северу от Орледа, мне пришлось наблюдать, как Крылатый Ужас охотился на кита. Да, это было одно из самых сильных впечатлений моей яркой жизни. Хорошо хоть, хвала Творцам, Светлому и Тёмному, что люди у нас не интересуют драконов как объект добычи.

– Новиков, ты где?
– Пашка, перегнувшись через газету, больно щипает меня за бок.

Я, взвыв, подскакиваю на ноги.

– Обалдел, что ли, гадость! Ну, всё, замочу в сортире!

Я перепрыгиваю на Пашкину сторону, легко заваливаю отбивающегося поганца на спину и начинаю щекотать ему рёбра. Пашка захлёбывается смехом и орёт в голос. Он молотит меня по плечам, дёргает за уши и за волосы.

– Пу-пусти, зараза, ну пусти же!
– заикается он от смеха.

Я перестаю его щекотать. Опускаюсь к нему на грудь и, запустив пальцы в его чуть волнистые волосы, смотрю в серые облака Пашкиных глаз:

– Люблю тебя, - шепчу я ему в лицо.
– Люблю одного лишь тебя и всегда любить буду.

Я, обжигаясь об его губы, припадаю к ним, жадно покрываю ему лицо поцелуями. Теряю разум от его запаха. Безжалостной, как цунами, волной мою грудь заливает Любовь. Она вымывает из моего сознания всё, - и школу, и драконов, и опостылевшую жару, - остаётся только Пашка и моё к нему чувство и желание. Не отдышавшийся толком после моей экзекуции, раскрасневшийся Пашка, вздохнув, осторожно высвобождается из моих рук.

– Ил, давай, в самом деле, до вечера потерпим, - ласково просит он.
– А уж вечером я сам тебе покоя не дам.

Я с сожалением отрываюсь от его лица. С улыбкой разглядываю Пашку.

– Точно не дашь покоя?

– Deal.

– Ну ладно, - я скатываюсь с него на спину и складываю руки на груди.
– Может, ещё окунёмся?

– Ты что, только ведь поели, нельзя же сразу после еды. Попозже окунёмся, даже обязательно. Но если ты меня снова топить будешь, - у-у, я не знаю тогда, что я с тобой сделаю!