Я возьму тебя с собой
Шрифт:
– Да кто тебя топил, несчастный!
– возмущаюсь я, и, приподнявшись на локтях, с интересом смотрю на Пашку.
– А что ты сделаешь?
Он теребит себя за золотистую прядь над бровями.
– А вот как сделаю, так узнаешь!
– грозно обещает мне Пашка.
– Покусаю гада! Искусаю всего с ног до головы твоей бестолковой.
Это он может, с уважением думаю я. Раз, помню, как-то мы боролись, он так меня за плечо цапнул, - что там твой дракон! Неделю потом болело. Вообще-то, я сам виноват, не надо было мне брать Пашку на болевой,
– Ладно, ладно, никто тебя топить не будет, - опасливо говорю я ему.
– Вот, сто пудов, покусаю!
– ну конечно, последнее слово всегда должно быть за ним.
Он притягивает к себе свой лязгающий навешанным на него железом сидор, роется в нём и достаёт пачку Kent light и зажигалку. Пашка с вызовом смотрит на меня. Я лишь недовольно качаю головой.
– Вот и правильно, вот и помолчи, - говорит он.
– Не буду я с тобой больше целоваться, попляшешь тогда, - грожу я ему.
– Не будешь? Скажите, пожалуйста. Да куда ты денешься!
– беззаботно отмахивается сероглазый, прикуривая сигарету.
Никуда мне от тебя не деться, думаю я. Мне от тебя, а тебе от меня. С того самого момента, как мы впервые увидели друг друга, мы стали половинами одного целого. Разве могут половинки существовать отдельно одна от другой? Могут, конечно, но тогда это и правда, будет лишь существование, а не жизнь.
– И потом, я ведь старше тебя, - гордо заявляет Пашка.
– Так что ты должен меня слушаться, а не наоборот. А то пристаёшь всю дорогу: курю, - плохо, говорю не правильно, - плохо. Скоро в угол будешь меня ставить.
Это правда, насчёт того, кто кого сейчас старше. Почему сейчас? Когда я решил снова погостить в этом чудном Мире, то, удивлённый произошедшими с ним переменами, случившимися после моего последнего здесь пребывания, я принял для себя возраст достаточно юный, чтобы свыкнуться с этой новизной. Так что и в самом деле Пашка старше меня здешнего. Аж на целый месяц.
– И вообще, - находит убийственный аргумент сероглазый хитрец: - Будешь бухтеть, я на тебя Занозу натравлю.
Хорошенькая перспективка! Заноза, он же Никита, а проще, - Никитос, - это младший одиннадцатилетний Павлухин братишка. Парнишка очень даже не плохой, и мне даже нравится, тем более что он здорово похож на Пашку. Но в избыточных дозах Заноза совершенно невыносим, за что, кстати, мы с Пашкой его так и прозвали.
– Больше слова про сигареты от меня не услышишь, зуб даю, - испуганно обещаю я.
– Только про Никитоса забудь.
– Ну, то-то, - щелчком выбросив бычок, он, было, набирает в грудь воздуха, собираясь закрепить свою маленькую победу, но тут вдруг от наших шмоток раздаётся мелодия Дискотеки Авария.
– Кто бы это, - выдохнув, говорит Пашка. Он быстро подходит к одежде и достаёт свою Нокию.
– Да? Да, папа, я, а кто же ещё? Ко скольки? Ладно.
Я любуюсь им, его точёным изящным силуэтом на фоне неба, тем, как он стоит, отставив чуть в сторону прямую левую ногу и слегка наклонив
– Хорошо, заеду и куплю. Деньги?
– Пашка поворачивается ко мне.
– Ил, у тебя ведь бабки от чебуреков остались? С того стольника?
Я киваю головой.
– Я у Илюшки стрельну. Ну, всё, пап, хорош, у меня же трафик. Ладно, отбой.
– К шести приказано быть дома, - подойдя ко мне, Пашка ложится рядом на живот, положив голову щекой на сложенные ладони.
– Дашь мне рублей двадцать пять - тридцать, хлеба надо купить и булочек к чаю, а то Заноза без своих круасанов такую истерику закатит, - только держись.
– Побирушка ты у меня, - я легонько хлопаю его по упругому, обтянутому узкими синими плавками заду.
– Айда купаться уже!
– Не-е, давай всё-таки попозже. Искупаемся, потом обсохнем, и будем собираться. Сейчас сколько вре-ме-ни?
– с отвращением, по слогам, выговаривает сероглазый, скривив чётко очерченные губы.
– Начало второго, вредина ты, - улыбнувшись, отвечаю я.
– В самый раз. Это я-то вредина?!
– вскидывается, спохватившись Пашка.
– Нет, ну вот кто бы говорил, а? На себя бы посмотрел лучше. Зараза ты, зараза и есть!
– Злой ты. И не объективный, - вздохнув, говорю я.
– Короче, эгоист и меня не любишь.
– Ага, скажи ещё: бью тебя постоянно, - радостно подхватывает он.
– Вот возьму и утоплюсь в Урале. Завтра.
– Ну не надо, ну Илюшенька, милый, что же я маме твоей скажу? А во дворе, что со мной будет?
– Пашка, вдруг посерьёзнев, смотрит мне прямо в глаза. У меня захватывает дух. Он, сглотнув, тихо произносит: - Сам же знаешь, Илья, что я тебя люблю больше жизни.
– Знаю, - так же тихо отвечаю я, не отрываясь от его глаз.
– Никогда не думал, что так со мной будет, - удивляется Пашка тому, что с нами происходит.
– Как-то и больно, и сладко сразу…
Я согласно киваю головой. И удивляюсь: обычно мой сероглазый избегает таких разговоров, смущается, а сегодня, - поди ж ты, сам заговорил. Я пальцем у него на спине пишу: “Ты моя Любовь”. Пишу я рунами Извечной Речи Гирлеона, - священном языке моего Мира. Изящная вязь на долю секунды вспыхивает сиреневыми огоньками, проявившись на гладкой загорелой Пашкиной спине и, угасая и расплываясь, тонет в его нежной коже. Пашка поёжившись, как от холодка, переворачивается и ловит мою руку.
– Ил, мы всегда будем вместе? Всю жизнь?
– Жизнь, - это так долго, Павлуха. Это из тех самых почти, которые никогда не кончаются. Жизнь и Любовь. Происходят лишь Перемены, - Смерть, например, - эти Перемены изменяют Форму, но Суть и Основа неизменны. А Любовь, - это и есть наша Суть и Основа. Так что мы всегда будем вместе. Так или иначе, но это у нас с тобой навсегда…
– Так или иначе… Навсегда, - задумчиво повторяет Пашка.
– Вот когда ты так говоришь, мне всегда почему-то грустно делается. Но навсегда, - это хорошо.