Я возьму тебя с собой
Шрифт:
В комнате Никитос сразу же снимает футболку и начинает кривляться перед зеркалом. Пашка демонстративно хмыкнув, подмигивает мне и кивает на бутылку с коньяком. Я укоризненно качаю головой, но всё-таки наливаю нам с сероглазым ещё по чуть-чуть, потом решительно убираю бутылку. Заноза, отследив мои действия, тут же суётся ко мне со свои бокалом.
– Это чё?
– поражаюсь я.
– Ты всё уже вылакал что ли? Нет уж, Никитос, хватит. Хватит, сказал! Да что хочешь, то и делай! Хоть башкой об пол бейся, - нет, и всё! Колу вон давай, хоть задуйся…
–
– спрашивает меня смирившийся Никитос.
– Слышь, ты не наглей, болячка!
– Нету, ты ж его и сожрал. Ананасы есть, консервированные. Хочешь, - Пашка откроет…
– Я консервированные не ем!
– Новости… - ворчит Пашка.
– Да не суетись ты, Илюшка. Не хочет, - пёс с ним. Давай выпьем.
– За крепкий детский сон!
– провозглашаю я тост.
– Хорошо сказал, дорогой! Ай, как хорошо, мамой клянусь, да?
– Это вы чего это вы?
– подозрительно смотрит на нас Заноза.
– Да что ж такое! Ты чего такой? Слова, блин, не скажи. Тебе бы, болячка, в ФСБ работать.
– А что, Паш, это щас модно… Путин, то, сё.
– Да я ж разве против? Вовсе нет. Когда в меру… А то все сразу борцы, блин, такие стали кругом…
– Кузнецов, в стране надо порядок навести. Бардак сплошной…
– Лучше в бардаке, чем в камере.
– Так ведь не о камере речь! Я хоть слово о камере сказал? Пашка, ты оглянись только вокруг! Куда всё катится?
– До сих пор не скатилось, и дальше не укатится! И вообще, Илья…
– Да вы кончайте вы уже!
– стонет Никитос.
– Заткнулись, блин! Уши вянут… Не надоест как только! Как эти самые, блин. Барсуки! Бу-бу-бу… Мало, что ли, по телеку?
Мы с Пашкой, остывая, смотрим друг на друга.
– Ладно, замяли… - говорит Пашка.
– Правда, чего это мы? Уговаривались ведь, - о политике ни-ни больше.
– Замяли, Паш, - соглашаюсь я.
– Никитос, ты, кажется, в туалет собирался?
– Ты откуда знаешь?
– А чего тут знать-то? Крутишься, как на шиле…
Никита ускакивает в туалет.
– Пашка, как он вернётся, так ты иди. Мне с ним одному побыть надо будет. Минуты три, хорошо?
– А остаться мне нельзя? Ладно… Блин, поглядеть охота.
– Наглядишься ещё, - уверенно обещаю я сероглазому.
– Тихо…
Появляется Никита, Пашка хлопает меня по плечу и выходит из комнаты.
– Никитка, ползи ко мне, - зову я Занозу.
Никита обрадовано пристраивается ко мне бод бочок. Я обнимаю его за плечи. Я не часто балую его лаской, - нельзя, не имею я права, но когда такое случается, Никитос очень доволен. Вот и сейчас вся его задиристость уплывает, растворяется. Вулкан затих, реактивный двигатель стоит на профилактике.
– Илюшечка, а у меня сто рублей есть, - я хочу фонарик купить. Светодиодный такой, с насадками такими там, как у тебя типа там… Давай вместе пойдём? Или он дороже?
Я удивляюсь, - обычно больше десятки у Никитоса не бывает, деньги текут у него меж пальцев, как вода.
– Да я тебе свой дам, ты лучше этот стольник не трать пока…
–
– А на шее у меня прокатиться не хочешь? У тебя же своих три штуки, - твой, и наши с Пашей старые.
– У вас круче…
Никитос рассеяно перебирает мои пальцы, гладит мою ладонь.
– Круче. А после того, как ты покатаешься, - всё, их на свалку можно. Погоди, Никитка, мне ладошку щекотно. Посмотри-ка на меня… - я, глядя в глаза мальчишке, начинаю тихо говорить на Извечной Речи: - Ты самый занятный паренёк в этом Мире. Я тебя люблю, как брата, ведь ты и есть мой брат. Я всегда тебе помогу, всегда буду рядом, если тебе это будет нужно… Ты запомнишь эти слова, ты всегда их будешь помнить, и тебе будет от этого хорошо и весело… И ещё ты больше не будешь бояться темноты, это тебе больше не будет страшно… Сейчас ты заснёшь, заснёшь… Какие сны тебе приснятся не ведаю я… Но я попрошу одно существо, имеющее над снами власть, чтобы тебе приснился самый лучший из Миров. Сиреневые зарницы… Ясный, на сотни тысяч перелётов стрелы ясный и прозрачный воздух… Горы, луга в долинах и океан… Паруса… Драконы, драконы высоко в небе…
Никитка, ткнувшись носом мне в сгиб руки, сопит во сне. Да. Я не солгал тебе ни одним словом, мой младший брат. Да…
– Паш, - негромко зову я.
Пашка появляется тихо-тихо, на цыпочках. Он смотрит на Никиту во все глаза.
– Это круто, Ил, я так тоже хочу, я б тогда…
– Пустое, Паш… Может, и научишься… Где мы его положим?
– Не знаю, Ил… В спальник его не засунешь, проснётся. Может у мамы твоей?
– Нет. Надо, чтобы он рядом со мной спал, так лучше всего будет.
– Ну, не знаю… Ну, с нами тогда, что ли. Ну, а где ещё? Да ведь пинается он во сне, зараза.
– Сегодня он пинаться не будет… Ладно, раздвигай диван, простыни свежие возьми. Да тише же ты! Барсук…
– Сам ты… - шипит Пашка.
– Понаставил тут. Простыней хватит, Илюха, одеяло не надо, втроём и так жарко будет…
– Не надо, так не надо. Ну, всё, что ли? Давай-ка я его к стенке… Так. Шорты сними с него.
– Щас… Смори, Ил, улыбается, чего-то хорошее, наверное, снится… - Пашка с нежностью смотрит на брата.
– Надеюсь… Да не укрывай ты его так плотно, всё равно простыню скинет. Паш, давай-ка тут уберём всё, и к маме в комнату пойдём.
– Пойдём, только покурю…
Мы стоим на балконе, над нами ночь, под нами неугомонный мастеровой город. Мы с сероглазым любим друг друга, это навсегда, и сейчас мы пойдём в комнату, и поднимемся на самую вершину нашей любви. Что ещё может сравниться с эти чувством и с этим знанием?..
– Да, Илюха, - вздыхает Пашка.
– Всё-таки, ты самый лучший. Как ты Занозу! Дрыхнет…
– Дрыхнет, - улыбаюсь я.
– Да, кстати, могу тебя обрадовать, Кузнецов, - ночник ваш можешь спокойно на запчасти разобрать. Никитка теперь темноты больше бояться не будет.