Я выбрал путь смерти
Шрифт:
— Александр Георгиевич, рассказали бы нам, как вы воевали в Чечне.
— Да о чем тут говорить?
— Ну, хотя бы о том, как могло случиться, что вы в Чечне умудрились заболеть тифом и желтухой, — подключился к разговору Транквиллинов.
— Подразделение, в котором я служил, считалось элитным в Чечне. И несмотря на это, снабженцы умудрялись неделями, месяцами не обеспечивать нас продовольствием. Мы были вынуждены есть лягушек, змей, кошек, собак. Вы должны иметь в виду, что кошки и собаки тоже питались чем попало. Возьмём тех же самых собак. Так вот, собаки поедали мертвечину, нападали на людей. Мы убивали и ели собак, у которых справок ветеринарных врачей о том, что они здоровые, не болеют бешенством, не людоеды, не было. Вот и подумайте теперь: откуда
— Не такая уж у нас бедная страна, чтобы не суметь обеспечить всем необходимым армейскую группировку в Чечне, — заявил с убеждённостью штатского человека Транквиллинов.
— Вы правы. Я уверен, что все требуемое выделялось правительством, но оно до нас не доходило в полном объёме, большей частью списывалось разными армейскими чиновниками. У них продукты, предназначенные нам на питание, «портились», на бумаге техника выходила из строя, а в реальности все разбазаривалось, растаскивалось, распродавалось. «КАМАЗы», якобы разбитые в Чечне, чиновники продавали по всему Северному Кавказу. И то же можно сказать о всей технике, а также об оружии и боеприпасах к нему.
— Вот, по-видимому, поэтому чеченцы вам там дали просраться, — вступил в беседу с Махновским Провоторов.
— Не иначе, Ваня, ты эту информацию получил с голубого экрана? — не вступая с ним в спор, поинтересовался Махновский.
— И из газет, журналов тоже, — сказал Провоторов.
— Я сам сколько ни смотрел телерепортажей из Чечни, ни разу не видел, чтобы показали пленного чеченца или как чеченцы мародёрствуют, как убивают мирных граждан только за то, что они славяне, как издеваются над трупами солдат. То, что наша официальная власть упустила сделать с помощью телевидения, чеченцы и их прихлебатели использовали в своих целях. У них пропагандистский аппарат был раскручен до высшего уровня. По телевидению страны показывали наших пленных солдат, принявших мусульманство, которые хвалили чеченцев за хорошие условия содержания в плену. А о том, что чеченцы истребление славян возвели в свою официальную политику, ни у кого не нашлось ни времени, ни сил сказать во всеуслышание ни в средствах массовой информации, ни с телеэкрана. Такую маленькую республику, как Чечня, покинуло более 150 тысяч беженцев. Это вам о чем-то говорит?
Никто не хотел прерывать Махновского, каждый ждал от него ещё каких-нибудь новостей. Сделав паузу и не дождавшись ответа на свой вопрос, он продолжил:
— Мы в Чечне воевали не с овцами, а с бешеными волками. И, как могли, занимались их истреблением.
— Лично ты сколько их уничтожил? — поинтересовался Провоторов.
— Девять боевиков я зарезал ножом, семнадцать застрелил в мелких стычках, где промахнуться из-за близкого расстояния было невозможно. Сколько я их убил в открытом бою — не считал, не до этого было. К тому же можно легко ошибиться, приняв упавшего противника за убитого.
— Ничего себе! Здорово вы там пропололи боевиков, — приподнявшись, удивился Провоторов.
— Вы офицер? — поинтересовался у Волчьего Ветра Транквиллинов.
—Да.
— Значит, у вас в подчинении были солдаты? — развил дальше Транквиллинов свою мысль.
— Двадцать семь человек, — ответил Махновский.
— Сколько их осталось в группе, когда война в Чечне прекратилась?
— Все мои подчинённые остались живы и здоровы. Правда, один получил лёгкое ранение. И это все за год и девять месяцев войны в Чечне.
— Что-то не верится в такое ваше везение, — усомнился Транквиллинов.
— Скальпами поверженных противников я не собираюсь это доказывать. Не вижу необходимости. Скажу только, что наш боевой успех основывался не на везении, случайности, а на боевом опыте. У меня пять правительственных наград. Нашего брата за красивые глаза начальство орденами да медалями не награждает, их надо заработать потом и кровью.
Махновский протянул Транквиллинову свою офицерскую книжку, раскрытую на странице, где любопытный мог прочитать, какими наградами награждён её обладатель.
Телохранители вместе со своим шефом смогли ознакомиться с записями в офицерской книжке.
— Вот, друзья, о каких наших героях должны были делать телепередачи, — заявил Осипов убеждённо.
— Сейчас владельцы телеканалов предоставляют экран тем, кто больше заплатит, а о патриотическом воспитании наших сограждан некому позаботиться. Вот в чем петрушка, Коля, — заметил Транквиллинов.
— А президент страны, развязавший войну в Чечне, его правительство, куда они смотрят? — не унимался любопытный Осипов.
— Они все смотрят в карман налогоплательщиков, чтобы в нем не остался последний завалявшийся рубль, да грызутся с Думой как собаки, забывая о том, что прежде всего каждый из них должен беспокоиться о повышении благосостояния страны, благополучии граждан и о будущем, которое не должно быть таким нищенским, как у наших солдат в Чечне. Так я говорю, Александр Георгиевич?
— Спору нет, — согласился Махновский.
— Говорят, что чеченцы очень воинственны, — поинтересовался у него Провоторов, воспользовавшись возникшей паузой.
— Они такие же, как все люди. Среди них есть смельчаки, есть трусы и предатели. Среди тех, с кем мне пришлось вступить в схватку, только один смог умереть гордо, как настоящий мужчина.
— Расскажите нам об этом эпизоде, — попросил его Осипов.
— Армейская разведка нам сообщила, что в Бамут должны прибыть грузовики с оружием. Нашей группе было поручено их захватить, а боевиков, сопровождавших груз, уничтожить. На пути следования колонны мы устроили засаду, разделившись на два отряда. Моему отряду предстояло уничтожить боевиков, которые будут охранять конец колонны. Другому отряду поручалось уничтожение боевиков, следовавших во главе колонны. Мы договорились между собой: пока мой отряд не начнёт боевых действий, открыв стрельбу по хвосту колонны, бойцы первого отряда не должны себя преждевременно раскрывать. Своей стрельбой мы давали бойцам возможность узнать, что колонна боевиков попала в кольцо, которое нами замкнулось. Колонна с оружием состояла из пяти автомобилей. В двух «КАМАЗах» ехала охрана: тридцать боевиков в каждом автомобиле. Один «КАМАЗ» двигался впереди колонны, другой замыкал её. В середине каравана двигались три «ЗИЛа», гружённых оружием. Сами понимаете, что все боевики были вооружены стрелковым оружием, как говорится, до зубов. Мы с ними справились легко, но один боевик в последнем «КАМАЗе», как я позже узнал, тяжело раненный в бедро, находясь в удобной позиции с ручным пулемётом, оказал нам упорное сопротивление. Мы его долго не могли подавить. Я был обозлён его упорством, заполз ему в тыл. В горячке так полоснул его ножом по животу и груди, что у боевика лёгкие полезли наружу. Схватившись руками за грудь, он как-то отрешённо, спокойно, будто не о себе, а о ком-то другом, промолвил: «Вот я и пришёл домой». Сколько у меня с чеченцами до этого эпизода и после было стычек, я более достойного противника не встречал. Чаще всего нам попадались бандиты, которых мы не убивали, а вешали, а кое-кого и бронетранспортёрами разрывали на части…
— Это с кем же из боевиков вы так жестоко поступали? — поинтересовался Транквиллинов.
— С теми, кто издевался над трупами наших солдат. Представьте: одни боевики на глазах у других боевиков у наших убитых солдат отрезали уши, носы, половые органы. Были такие изверги, которые отрезанные половые органы вставляли убитым солдатам в рот. Мы за такими негодяями охотились как могли.
— Как же вы узнавали о таких извергах? — спросил Транквиллинов.
— О них нам рассказывали пленные боевики. Поймав такого негодяя, мы ему устраивали позорную смерть. Каким бы плохим человеком ни был пойманный нами мясник, он все равно оставался мусульманином. Мы его вешали, и он умирал, а по мусульманской вере у такого человека душа не могла выйти через голову и попасть к Аллаху, а покидала тело через задний проход. Души людей, умерших таким образом, в рай не могли попасть. Так постепенно мы и отучили негодяев издеваться над нашими убитыми солдатами.