Ябеда

Гордеева Алиса

— Погоди! — Я пытаюсь взять себя в руки. Меньше всего я хочу, чтобы Гера сейчас ушёл, а потому возвращаюсь к прежней теме разговора. — Но я же видела тебя на озере. Да и дома ты вполне себе освоился. Это действие лекарств?

— Нет. — Чувствую, как градус напряжения между нами потихоньку начинает снижаться, да и голос Савицкого кажется чуть более миролюбивым. — Это такая техника «от противного». Можно бесконечно долго избегать встречи с собственными кошмарами, а можно взглянуть им в лицо и победить. Я справился со многими вещами таким способом:

съехал с чердака, нашёл общий язык с Вадимом и Лизой, научился без опаски смотреть на озеро и не страшиться льда…

— У тебя осталось всего три триггера, верно? — вспоминаю рассказ Вадима. — Я, Арик и глубина.

— Верно, — соглашается Савицкий. — На вас этот метод не работает.

— Я тоже боюсь глубины и так и не научилась плавать. В этом мы с тобой похожи.

— Нет, Тая, в этом наше главное отличие: ты боишься, а я нет. Но то беспамятство, в которое я впадаю при виде Турчина, тебя или той же бездонной глубины, порой слишком опасно для окружающих, понимаешь? Раз за разом проживая один и тот же день, я медленно схожу с ума, теряю контроль над собой и не могу сдержать бешеную агрессию, способную покалечить любого на моём пути.

— Так ты поэтому сбежал? Боялся, что сорвёшься на мне?

— Не выдавай желаемое за действительное, Тая, — снисходительным тоном произносит Гера. — Свернуть тебе шею — моя давняя мечта.

— Круто! — Поджимаю к груди колени: не такое надеешься услышать от человека, которому практически спасла жизнь. — Тогда что?

— Мне нужно было кое-что проверить, — признаётся Гера и неожиданно придвигается ближе. Заметно ближе! — Оказывается, я могу слышать твой голос. — Ткань его футболки щекочет мои голые коленки, а мой испуганный выдох смешивается с его, наглым. — Мне по силам говорить с тобой и даже касаться.

В подтверждение своих слов Савицкий протягивает руку к моей шее, а я, как кролик при виде удава, теряю способность соображать. Животный страх смешивается с необузданным желанием вновь ощутить тепло Геры на своей коже и окончательно сводит меня с ума. Закрываю глаза и отпускаю ситуацию.

— Не видеть тебя в темноте — моё спасение. — Шершавые пальцы Геры тугим кольцом обхватывают мою шею. — И проклятие!

Понимаю, что ещё немного, и я задохнусь.

—Ты моё проклятие, Тая! Моя беда! — жадно выдыхает Савицкий прямо в губы.

— И что это означает? —Мне кажется, что я кричу, но на самом деле едва ворочаю языком.

— Я ненавидел тебя двенадцать лет. Долгих, беспросветных, безжалостных. — Слегка ослабив хватку, Савицкий позволяет мне сделать спасительный вдох, а потом снова сдавливает мою шею грубыми пальцами. — Я двенадцать лет жил мечтой отомстить. Но вот незадача: даже близко не мог к тебе подойти.

Отомстить?! За что?! Что я такого сделала?! Вопросы разрывают сознание, но неспособность говорить вынуждает меня глухо мычать в ответ.

— Темнота развязала мне руки, — не унимается Савицкий. — Никогда я ещё не был так близок к цели!

И снова секундное послабление. Но вместо вдоха отчаянно шепчу:

— Я не боюсь!

— Зря, Тая! — Гера резко встаёт с кровати, нетвердой походкой идёт к окну и, небрежно откинув штору, смотрит в ночную тьму. — Я же псих!

— Не говори так! — Растираю горящую кожу шеи и не раздумывая спрыгиваю с кровати следом за Савицким.

— Уходи! Пока не поздно, уходи! — рычит он, до треска сжимая пластик приоткрытой рамы. Я вижу, что Гера на пределе, но веду себя, как глупый мотылёк, летящий на свет.

— Нет! — Обезумев, ступаю по тонкому льду терпения Савицкого.

— Я сделаю тебе больно. Иначе не могу!

Резко выдохнув отработанный воздух, Гера оборачивается на звук моих шагов. Его плечи напряжены, грудь высоко вздымается от каждого вдоха, а голос пугающим эхом раздаётся в ушах.

— Уходи, Тая! — повторяет Савицкий и вытягивает вперёд руку, выставляя преграду.

— Я не боюсь, — решительно повторяю в ответ и в такт оглушительному биению наших сердец слепо шагаю вперёд.

Глава 9. Моё безумие

У лжи нет возраста.

У боли — срока годности.

Что такое любовь? Доверие, вспышка, безумие, страсть? Спокойствие, уверенность, крылья за спиной? Ревность, страх, прощение?

Не знаю…

Как по мне, так это огромная заноза в сердце, болезненная, но необходимая, без которой жизнь кажется пресной и обыденной, но которая, однажды впившись в самую мякоть, в одночасье меняет весь твой мир, насыщая его такой широкой гаммой противоречивых чувств, что ты перестаёшь себе принадлежать. Говорят, любовь — это зависимость, дурная привычка, от которой не избавиться, наркотик, лишающий воли, стоит лишь однажды вдохнуть его едкий дух полной грудью.

А ещё это эмоции — те, что переполняют до краёв. Когда сердце кулаком об рёбра. Когда душа наизнанку. Когда вопреки всему ты продолжаешь тянуться к парню, что ненавидит тебя больше жизни, к матери, которой нет до тебя дела…

Жить без любви холодно и страшно, даже когда она не взаимная, даже когда безнадёжная. Только любовь робким сиянием прокладывает путь в непроглядной темноте жизни. А ещё… ещё она начисто стирает страхи, прогоняет обиды и растворяет боль.

Наверно, я люблю… Нет, правда! Иначе как объяснить моё безумие?

Я не сбегаю. В сотый раз оставляю без внимания просьбу Савицкого держаться от него подальше, а сама делаю шаг за шагом, проваливаясь в темноту. Подобно Гере вытягиваю вперёд руку и смело переплетаю наши пальцы. Ощущаю знакомую дрожь, сотрясающую тело разрядами в двести двадцать, но не могу разобрать, кто из нас двоих сейчас волнуется больше.

— За что ты меня ненавидишь? — Мой голос срывается в простуженный хрип.

— Зачем ты продолжаешь искать во мне свет? — неровный шёпот соскальзывает с губ Савицкого.