Ябеда

Гордеева Алиса

Я засыпаю ближе к полуночи, с открытым окном, сидя на полу возле стула и подтянув к груди голые коленки. Вместо снов — пустота, вместо отдыха — липкий озноб.

Мои следующие несколько дней в доме Мещерякова не пестрят многообразием: ранние завтраки, подготовка к экзаменам, бутерброд перед сном. Я всеми правдами и неправдами избегаю встречи с Савицким и отчаянно прячусь от Ара. Синяки под глазами объясняю сложными темами по алгебре, а сама совершенно разучилась спать. Мои ночи тёмные и все как одна пропитаны слезами и окутаны болью. Когда не думаю о Гере, терзаю себя попытками вспомнить хоть что-нибудь

из прошлого. Но ни зацепки, ни рваного сна, ни крохи воспоминаний — ничего... Каждую ночь я стою возле раскрытого настежь окна и прошу ветер забрать с собой мысли о Гере, но каждое утро просыпаюсь на полу с его именем на губах.

Как там Савицкий сказал? Я его беда? Он ошибся! Всё с точностью до наоборот.

Я выучила наизусть расписание его жизни: тайно слежу за нечастыми тренировками, подслушиваю под лестницей его голос во время семейных ужинов, из окна гостевой спальни провожаю взглядом до парковки по утрам…

Мы с Савицким словно поменялись местами: пока я украдкой слежу за ним и тихо схожу с ума по ночам, Гера живёт обычной жизнью, будто и не было меня никогда…

Начало июня. Экзамены. Я сдаю их на автомате. Что-то пишу, решаю, ставлю галочки напротив правильных понятий (а может, и неправильных). Впрочем, какая разница? Мимо ушей пропускаю бесконечную трель нежного голоска Камиллы. Я ей завидую, очень. Она способна улыбаться и строить планы. Её не пугают мечты, а сердце наивно жаждет влюбиться. Моё же давно обескровлено, выжато, как лимон. Я не живу — существую! Меня всё меньше радует пение птиц за окном, всё чаще раздражает солнечный свет.

По привычке что-то делаю днём и до ужаса боюсь наступления темноты и этих мыслей о Савицком… Они, как паранойя, медленно лишают рассудка, под корень разрушая мою привычную жизнь.

И всё-таки серость бесконечных будней даёт о себе знать. Мне кажется, я стала более рассеянной и многое начала забывать. А иначе как объяснить, что уже третье утро подряд я просыпаюсь в своей кровати, заснув при этом на полу? Да и окно в мою комнату всё чаще бывает прикрыто. Вот и сегодня я проспала, разнежившись под тёплым одеялом. Пожалуй, к моим регалиям дурёхи, лгуньи и ябеды отныне можно смело записать ещё одну: лунатик… Нет, поначалу я думала, что это мама уложила меня в кровать и прикрыла окно, но вчера я закрыла дверь на ключ и даже подпёрла её стулом, а значит, никого постороннего в моей комнате быть не могло. Наверно…

Я задумчиво смотрю на окно. Первый этаж. Чем не дверь? Да только тут же отбрасываю глупую догадку куда подальше: мама и окно — вещи несовместимые.

Если бы не последний экзамен через полтора часа, я бы и носа из комнаты не высунула, а так мне приходится с пеной у рта бегать то в душевую, то обратно в комнату. В этой спешке я оступаюсь: позабыв об осторожности, влетаю в столовую в разгар завтрака. За столом все: и мама, и отчим, и Ника. Но главное, с чашкой кофе в руках за столом сидит Гера.

Я слышу, как бренчит фарфор в его ладонях, как мама вздыхает, заметив кофейные разводы на белоснежной скатерти. Испуганно пячусь назад, невнятно прошу прощения и судорожно пробегаюсь взглядом от отчима к Гере и обратно. Я жду, что сейчас начнётся настоящий Армагеддон, но ничего не происходит. Савицкий, опустив голову, поспешно уходит, даже не взглянув на меня. Ника цокает язычком и сбегает следом, сославшись на неотложные дела. Мама суетливо трёт скатерть салфеткой, не понимая, что только размазывает кофейное пятно, а Вадим вопреки моим ожиданиям предлагает составить ему компанию за завтраком.

— Ты неважно выглядишь, Тася! — Он придвигает ко мне блюдо с круассанами и ласково просит маму сделать для меня чай.

— Экзамены… — Нерешительно сажусь напротив Вадима и не знаю, куда спрятать свои дрожащие ладони.

— Нельзя же столько учиться! — хмыкает отчим. — Ты совсем не ешь, да и дома почти не бываешь. Что-то случилось?

Мотаю головой, непроизвольно кусая губы, а потом выдыхаю тихо и несмело:

— Гера…

— Тася! — откашливается Мещеряков. — Ну что ты в самом деле! Георгий и сам впервые вышел к завтраку, да и к ужину спускается, только если ты уже поела. Твои опасения излишни.

— Я же тебе говорила, дочь! — рьяно втискивается в беседу мама, но тут же машет на меня рукой. — Хотя разве ты кого слушаешь?

— Лиза! — вспыхивает отчим, но его запал мгновенно гаснет: злиться на маму он не умеет, и это даже радует. — Может, имеет смысл детям составить график?

— У меня остался последний экзамен, — бормочу, отламывая кусочек от хрустящей булки. — Потом я уеду.

Слышу, как сбоку от меня шумно дышит мать. Она нервно комкает салфетки, пропитанные «американо», и начинает ходить вдоль стола туда-сюда. Но при этом молчит. Не заступается. Не перечит. Интересно, если бы на моём месте сидела Ника, мама тоже смолчала бы?

— А что, Сергея выписывают? — Играя бровями, Мещеряков косится в сторону супруги.

— Нет пока, — отвечаю за маму. — Но это дело времени, — улыбаюсь, вспоминая достижения отца. Он у меня боец, не то что я.

— Тогда о каком переезде может идти речь? — недоуменно щурится отчим.

— Вы же сами… просили… ради Геры…

Господи, даже такой, казалось бы, давно решённый вопрос снова и снова возвращает меня мыслями к Савицкому.

— Просил, — соглашается отчим. — Но и ты меня пойми: я тогда испугался.

— Поэтому солгали?

Мама едва не падает на ровном месте, успев в последнее мгновение ухватиться за спинку моего стула.

— Солгал? Я? Кому? — вполне искренне недоумевает Мещеряков. — Или ты о переезде?

Конечно, нет! Съехать отсюда — моя давняя мечта. Но озвучить отчиму свои истинные мотивы не хватает духу. Поэтому кладу в рот кусочек круассана и отвожу взгляд.

— Лиза не даст соврать: Гера, вроде, справляется. — Вадим трижды плюёт через левое плечо и гулко стучит кулаком по столу.

— Не могу не согласиться. — Мама в сотый раз перекидывает волосы с одного плеча на другое. — Думаю, графика будет достаточно, Тася. Спокойно подашь документы в вуз, а там либо Сергея выпишут, либо мы поможем тебе найти жильё неподалёку от места учёбы.

— Ладно. — Понимаю, что на споры у меня нет времени, да и сил не осталось. А потому, откусив ещё немного, будто случайно вспоминаю об экзамене по химии и оставляю стариков наедине.

Выбежав во двор, выискиваю взглядом Ивана Григорьевича, на время сдачи экзаменов наглухо прикомандированного ко мне отчимом. Заметив шофера возле серебристого седана, машу рукой и, натянув дежурную улыбку, спешу к старику.