Ябеда
Шрифт:
— Ладно, прости! — Выставив перед собой раскрытые ладони, пытаюсь успокоить маму. — Я не подумала! — Под басистое пение Савицкого отступаю к своей комнате. — Каюсь! Не кричи только, мам! А то сейчас все сбегутся! Как выскочат из своих кроваток кто в чём, ещё неизвестно, как я на их фоне буду смотреться!
— На мои крики сбегутся?! — Мама на мгновение теряет дар речи, кивая в сторону голосящего парня. — Вы сговорились, что ли? Дурдом какой-то!
— Воды! Воды! — включает несчастного несостоявшийся певец, а я, пользуясь
Глава 12. Предел
Чем реже кормишь хищника, тем злее он становится.
Мы зря позабыли о прошлом.
Конец ноября
Кабинет психолога
— Когда влюблён, ощущаешь себя всесильным; думаешь, что способен на всё, и слишком самоуверен. Не так страшно падать, когда за спиной вырастают крылья, верно? А мои сзади были необъятных размеров!
Пожимаю плечами, пока Татьяна Ивановна что-то строчит в своём блокноте.
— В мире нет ничего вечного, и крылья за спиной однажды исчезают у всех, — заявляет она между делом, словно толку от этих крыльев — ноль!
— Мои были вырваны с мясом, — бормочу себе под нос.
— Такое тоже бывает, Тася! — На мгновение оторвавшись от своих записей, Татьяна Ивановна награждает меня ласковой улыбкой, за которой скрывается что-то личное, глубокое, больное… Быть может, она и права: не я первая, не я последняя упала в бездну, лишившись крыльев за спиной.
— Но давай не будем забегать вперёд. — Отложив в сторону свой ежедневник, Татьяна Ивановна принимает позу внимательного слушателя. — Расскажи мне о том времени, пока могла летать.
И я киваю, с головой окунаясь в самые счастливые моменты из прошлой жизни.
— Тем утром мы с Герой негласно решили: ночевать только в моей комнате. Так я могла спать сколько душе угодно, а Савицкому было куда уйти под утро. Мы переживали, что ещё одного пьяного дебоша утончённая натура моей матери просто не вынесла бы.
— Вы с Герой встречались исключительно по ночам?
— Нет, но только ночью по-настоящему сходили с ума.
Пожалуй, впервые за долгое время я от души улыбаюсь. Приятные воспоминания работают ничуть не хуже дорогого антидепрессанта.
Вот и невзрачный кабинет Татьяны Ивановны вмиг перестаёт казаться таким уж унылым и пустым, да и она сама всё меньше напоминает бесчувственного робота, всё чаще улыбается и с неподдельным интересом прислушивается к каждому моему слову.
— Гера всё так же залезал к тебе через окно?
— Нет! Зачем? — смеюсь в ответ. — Люди давно придумали двери!
— Но до этого…
— «До этого» не считается! — перебиваю Татьяну Ивановну, а сама снова улыбаюсь своим воспоминаниям.
Даже сейчас, когда вместо сердца пустота, а чернильная темнота в душе не ведает границ, мне приятно осознавать, что когда-то Савицкому было не всё равно.
— Гера начал дежурить под моими окнами с того самого дня, как впервые встретил на пирсе, — пытаюсь всё разложить по полочкам. — Это стало для него своеобразной традицией. Ну а когда я начала настежь открывать окна на всю ночь, то ещё и немалым соблазном.
— Вы по-прежнему скрывали ваши отношения от окружающих, верно? — Улыбка всё ещё блуждает на губах Татьяны Ивановны, зато слетает с моих. Я надеялась подзарядиться счастьем из фрагментов прошлого, но пока только и делаю, что спотыкаюсь на ровном месте.
— Да, — отвечаю предельно честно.
— Почему?
Каким бы крутым психологом ни была Татьяна Ивановна, она смотрит на мои переживания с позиции взрослого человека и, разумеется, многого не понимает. Впрочем, я и сама себя порой понимаю с трудом…
— Всё так быстро изменилось…— скованно пожимаю плечами. — Наш мир, хоть и развернулся лицом к солнцу, но всё ещё оставался слишком хрупким, чтобы впускать в него посторонних.
— И как долго вы прятались ото всех под одним одеялом?
— Месяц. Точнее, двадцать девять дней.
В груди неприятно ноет: я посекундно помню каждый из них.
— Расскажешь?
— Это только моё, — решительно мотаю головой, невольно перебирая в памяти каждую ночь, проведённую наедине с Герой, — безумную, нереальную, пропитанную сладкими стонами и рваными признаниями, словами любви и искренним смехом.
— Ты надеялась вылечить его любовью?
— Нет! Просто любила! И бесконечно верила в нас!
— И к чему это привело, Тася?
Июль
Дом Мещерякова
Спальня Савицкого
Наплевав на свой внешний вид, бегу наверх и не раздумывая врываюсь в комнату Геры. Я знаю, что он там! В глазах стоят слёзы, в ушах неистово шумит. Нам не впервой оступаться! Сколько раз за эти дни Гера забывал закрыть глаза или я появлялась перед ним так не вовремя! Его мимолётные приступы стали для нас вполне привычными спутниками жизни. Но сегодня всё зашло слишком далеко.
— Гера! —Жадно осматривая спальню, трясущимися руками обхватываю себя за плечи. — Помнишь? Мы вместе! Мы справимся!
Как попугай, повторяю одно и то же, не теряя надежды, что Савицкий услышит, но сегодня ответом мне служит бешеный вой из-за закрытой наглухо ванной комнаты и что-то стеклянное, летящее в стену.
— Уходи! Прошу тебя, уходи!
Жить одними ночами жарко, но порой хочется большего! Человек так устроен: ему всегда мало. Вот и мы ошибочно решили, что уже нормальные!