Яблоки Гесперид

Агата Кристи

– И окончательная цена, предложенная вашим представителем, решила спор в вашу пользу?

– Не совсем так. Я подстраховался и направил туда второго человека, якобы представителя одного парижского маклера. Понимаете, ни один из нас не хотел уступать другому, но уступить кубок третьему лицу, сохраняя возможность потом обратиться к нему напрямую, - совсем другое дело.

– Одним словом, line petite tromperie <Небольшой обман (фр.).>.

– Вот именно.

– И он вам удался. Но сразу после торгов сэр Рубен обнаружил, что его надули?

Пауэр

улыбнулся.

То была красноречивая улыбка.

– Теперь понятно, - сказал Пуаро.
– Вы считали, что сэр Рубен, не желая остаться в дураках, обратился к ганстерам?

– Нет-нет!
– протестующе поднял руку Пауэр.
– Это было бы чересчур. Скорее всего через определенный отрезок времени сэр Рубен приобрел бы некий кубок эпохи Ренессанса неизвестного происхождения.

– Описание которого знал бы каждый полицейский?

– А никто и не собирался выставлять кубок на всеобщее обозрение.

– Вы полагаете, сэру Рубену было довольно знать, что он - обладатель кубка?

– Без сомнения. Кроме того, если бы я принял предложение маркиза вернуть деньги, сэр Рубен мог бы потом с ним договориться, и кубок законным образом перешел бы в его руки. Но если юридически владельцем остаюсь я, у меня сохраняются шансы вернуть свою собственность, - добавил он, помолчав.

– Вы хотите сказать, - без обиняков заявил Пуаро, - что могли бы устроить кражу кубка у сэра Рубена?

– Какую кражу, мосье Пуаро? Это было бы просто возвращением собственности ее законному владельцу.

– Но, насколько я могу судить, вам это не удалось.

– Ничего удивительного. У Розенталя кубка никогда не было.

– Откуда вы знаете?

– Недавно совпали наши интересы в нефтяном бизнесе. Мы с Розенталем теперь не враги, а союзники. Я поговорил с ним начистоту, и он заверил меня, что никакого кубка у него нет и не было.

– И вы ему верите?

– Верю.

– Выходит, - задумчиво протянул Пуаро, - вы целых десять лет шли, как выражаются англичане, по ложному следу?

– Именно этим я и занимался...
– с горечью признал великий финансист.

– А теперь нужно начинать все сначала?

Его собеседник кивнул.

– И тут на сцену выхожу я? Гончая, которую пускают по слабому следу очень слабому следу.

– Если бы дело было несложным, - сухо бросил Пауэр, - мне бы не было нужды обращаться к вам. Конечно, если вам оно кажется невыполнимым...

Удар был нанесен точно. Эркюль Пуаро гордо выпрямился.

– Для меня не существует слова "невыполнимо", мосье, - отрезал он.
– Я только пытаюсь решить, действительно ли это дело настолько интересно, чтобы стоило за него взяться.

– Более чем интересно, - вновь усмехнулся Пауэр, - ведь плату вы можете назначить себе сами.

Пуаро взглянул на него снизу вверх.

– Неужели вам так дорога эта вещь? Быть того не может!

– Скажем так: я, как и вы, никогда не признаю себя побежденным.

– Вот это мне понятно...
– склонил голову Пуаро.

2

Инспектор

Уэгстаф не скрывал своего интереса.

– Кубок Вератрино? Как же, помню. Я это дело курировал в Англии. Я немного балакаю по-итальянски, вот меня и послали на подмогу макаронникам. А кубок, как тогда исчез, так до сих пор нигде и не объявлялся, как ни странно.

– И как вы это объясняете? Частная коллекция?

– Сомневаюсь, - покачал головой Уэгстаф.
– Конечно, все возможно... Но, по-моему, дело обстоит проще...

Вещички надежно спрятаны, а единственный, кто знал о тайнике, - в могиле.

– Вы имеете в виду Кейси?

– Ну да. Он мог их спрятать где-нибудь в Италии, а мог исхитриться вывезти из страны. Но так или иначе, он где-то их припрятал, там они и лежат по сей день.

– Романтичная версия, - вздохнул Пуаро.
– Жемчужины в гипсовых формах - как называется этот рассказ, "Бюст Наполеона", кажется? Но у нас-то речь идет не о драгоценных камнях, а о большом, увесистом золотом кубке. Его, пожалуй, так легко не спрячешь.

– Ну, не знаю, - рассеянно протянул Уэгстаф.
– Наверное, все-таки можно, если постараться. Под половицами, скажем, или еще где-нибудь в этом роде.

– У Кейси был собственный дом?

– Да, в Ливерпуле. Но там под половицами кубка нет, - усмехнулся Уэгстаф, - уж это мы проверили.

– Как насчет членов его семьи?

– Жена у него была вполне достойная женщина.

Страшно переживала за своего непутевого мужа, но как истинная католичка бросить не могла. Умерла пару лет назад - от туберкулеза. Дочь пошла в нее - даже постриглась в монахини. Сын, напротив, пошел в папашу. Когда я о нем последний раз слышал, он в Америке срок отбывал.

– Америка, - записал в книжечке Пуаро и спросил:

– А сын Кейси мог знать о тайнике?

– Не думаю. Если бы знал, кубок уже давно был бы у скупщиков.

– Его могли переплавить.

– Могли, даже очень вероятно. Хотя не знаю... Он ценен прежде всего для коллекционеров, а в их мирке такое творится - вам и не снилось. Мне иногда кажется, что у этих коллекционеров даже намека на то, что такое совесть, нет, - заключил Уэгстаф с добродетельной миной.

– Вот как! Скажите, вас бы не удивило, если бы сэр Рубен Розенталь оказался замешан в то, что, как вы выражаетесь, "творится в их мирке"?

– Он на такое вполне способен, - усмехнулся Уэгстаф.
– Говорят, он не очень-то щепетилен, когда дело касается драгоценных изделий.

– А как насчет остальных членов банды?

– И Рикковетти и Дюбле получили солидные сроки.

Думаю, что они вот-вот выйдут на свободу.

– Дюбле ведь француз?

– Да. Он у них был за главного.

– А кто-нибудь еще, кроме этих троих, у них был?

– Была одна деваха - Рыжая Кейт ее звали. Нанималась горничной, высматривала, где что лежит, и наводила своих дружков. Она вроде бы подалась в Австралию, когда их шайка распалась.