Яблоко Немезиды
Шрифт:
— Я хочу сменить форму девочкам, — неуверенно произнес Вилли.
Коун засмеялся:
— Не поможет. Вам следует подумать о чем-то экстравагантном. Например, выписать кордебалет из дома умалишенных.
— Не надо, инспектор, — сказал Вилли угрюмо.
— Честное слово, Вилли. — Коуну стало весело. — Это было бы здорово.
— Если бы я не был обязан вам, я бы давно ушел, — сказал Вилли.
— Вилли, запомните: мне вы ничем не обязаны. А я, наверное, сейчас пойду. Сам. Поблагодарите Лилиан. У нее чудный голос.
— И вам не хочется услышать о шахе?
— Ба! Совсем забыл. Вы полагаете, это важно? Только не рассказывайте, что он торговал наркотиками. Договорились? И про его кошачье зрение. Об этом уже много писали.
— У вас нет настроения, — сказал Вилли. — Может, в другой раз?
— Как хотите, —
У него и в самом деле не было никакого желания выслушивать сплетни о шахе. “Теперь это не имеет значения”, — билась в голове мысль. Не имеет, потому что на деле поставлен крест. Для себя Коун уже почти решил этот вопрос. Крест. Жирный, черный косой крест. А на могиле Бредли поставлен деревянный. С маленьким распятием. “Мне отмщение…” Кто это сказал? А у Лики тонкие руки. И сама она какая-то прозрачная. Шах убил Бредли? Кто убил Бредли? Вилли все-таки решил рассказать о шахе. У отца, шаха был гарем? На то он и шах, чтобы иметь гарем. И оттуда сбежал старший евнух… Ловкая бестия. Обокрал жен?.. “Мен” — человек. “Менгери” — паста. Бредли сделал пометку в Коране. Каким человеком был Бредли? Мы ни черта не знаем о тех, кто работает рядом с нами, живет рядом с нами… Этот старший евнух увез чемодан драгоценностей. Когда? Вилли говорит, что лет двадцать назад. Полиция старого шаха сбилась с ног. Наследник тоже искал этого евнуха. Пока самого наследника не сшибли с престола. Тогда он приехал к нам. И здесь…
— Вилли, — сказал Коун, — повторите, что вы сказали.
— Я говорю, он встретил этого евнуха здесь, у нас в стране.
— Вот как!
— Да. Шах рассказывал мне об этом в ту, последнюю ночь. Он был возбужден. Больше того — взбешен. Я заметил, как у него дрожали руки. А потом, когда пришли вы, руки дрожали у меня. Я связывал этот визит с рассказом шаха. Мне казалось, что он встретил того человека и отомстил ему. Они ведь, эти люди, долго помнят зло. А когда вы сказали мне про Бредли, я подумал…..
— Чудак вы, Вилли, ей-богу. Неужели вы решили… Бредли было тридцать два года. А евнух бежал двадцать лет назад…
— Нет, инспектор. Я подумал не это. Я думал, что Бредли, возможно, стал на его пути… Я здорово струсил, инспектор. И поклялся, что буду молчать. А потом меня грызла совесть. Мы посоветовались с Лилиан. Я хотел сам найти вас. Но вы пришли… И вот… Я подумал, что… Словом, Перси тоже не мог быть тем человеком…
— Шах ничего не говорил вам про того человека?
— Нет. Просто он был взбешен. На нем лица не было, когда он зашел ко мне. Я спросил, конечно, чем он расстроен. И он сказал… Он сказал…
— Что?
— Он сказал, что слизняков надо давить…
— Спасибо, Вилли, — сказал Коун, вставая. — Не забудьте поблагодарить Лилиан.
— Я надеюсь, это поможет вам. — Вилли встал тоже. Он проводил Коуна до выхода. В дверях инспектор задержался.
— Прощайте, Вилли. И знаете что? Держите язык за зубами.
У Вилли дернулась щека.
— Я не дурак, инспектор.
— Я в этом уверен, — сказал Коун.
Он шагнул на улицу и медленно двинулся по направлению к дому. Информацию Вилли следовало обдумать. Она вносила некоторую ясность в дело Бредли. Коуну стало понятно, например, значение той записки, которую он нашел в письменном столе Бредли. Сначала ему казалось, что это то письмо, которое искал Перси. Но Перси искал письма Магды. Грегори, просматривая корреспонденцию Бредли, на записку не обратил внимания. “В этой маленькой посылочке вы найдете все нужное”. Ни даты, ни подписи. На бумаге была видна часть водяного знака. Как будто коготь большой птицы. Сама бумага была явно иностранного происхождения. Этим она и привлекла внимание инспектора. Но тогда он думал о Перси. Теперь, после рассказа Вилли, сопоставив все известные ему факты, Коун пришел к твердому убеждению, что Бредли частным образом связался с кем-то из криминальной полиции той страны — родины шаха. Видимо, фигура евнуха сильно заинтересовала Бредли. Вспомнилась статуэтка, за которой охотилась Эльвира. Не была ли она той самой “посылочкой”?
Эта мысль не давала Коуну покоя. Утром, наскоро позавтракав, он притащил в свой кабинет целую кучу подшивок газет, запер дверь на ключ и стал внимательно просматривать. После часа утомительной работы он наткнулся на заметку, которую искал. Три строчки петита, когда-то просто мелькнувшие перед глазами, сегодня обрели вдруг совершенно иной смысл. Под рубрикой “От наших иностранных корреспондентов” “Трибуна” писала: “Вчера при таинственных обстоятельствах погиб бывший заместитель начальника тайной шахской полиции Абдулла Бен Осман. Компетентные лица полагают, что это не просто дорожная катастрофа. Говорят, что у себя на квартире Осман хранил некоторые досье на бывших сановников и лиц, близких к престолу бывшего шаха”.
Газета была датирована тем же днем, когда погиб Бредли. Коун вырезал заметку и спрятал в бумажник, туда, где уже лежала записка, найденная в столе у Бредли. Сел за стол и опустил голову на руки. “Зачем? — думал он. — Зачем я копаюсь во всем этом? Чего я хочу достичь?”
Его профессиональное любопытство почти удовлетворено. Правда, он не знает, кто убил Бредли. И он не знает мотивов, которые заставили Бредли ввязаться в эту грязную историю. Нужно ли ему это знать?
Коун встал, отпер дверь кабинета и вышел. В коридорах управления царила тишина. Он никого не встретил. Постоял у подъезда, закурил и увидел Билли Соммэрса. Парень стоял на противоположной стороне улицы и делал вид, что рассматривает витрину кондитерского магазина. Сообразив, что Коун его заметил, Билли шагнул к нему и поздоровался. Инспектор, попыхивая сигаретой, сошел на тротуар, протянул руку.
— Что ты поделываешь тут, малыш?
— Я ждал вас, — сказал Билли смущенно.
— Что-нибудь случилось?
— Нет. Просто мне необходимо поговорить с вами.
“Сговорились они, что ли?” — мелькнуло в голове у Коуна. И он спросил шутливо:
— Уж не собираешься ли ты рассказать мне о шахе?
Билли удивился:
— Нет, инспектор. Я пришел, чтобы поговорить о Лики. Мне жаль ее.
— Мне тоже, малыш. Но едва ли я могу помочь. Это пройдет. Это всегда проходит…
— Мы были на суде, — сказал Билли.
— Я знаю, — сказал Коун. Этот разговор ему уже не нравился. И он сделал попытку сменить тему. — Ты же умный парень, Билли. Ты должен понимать…
— Я понимаю, — упрямо сказал Билли. — Ваш портрет печатали в газетах. Но почему они все говорят не то, что нужно? Ведь вы знаете?..
— Кто? — резко спросил Коун.
— Все. У нас в “Орионе” болтают, что полиция…
— Ловит мелкую сошку?
Билли наклонил голову.
— Хорошо, — сказал Коун. — Давай поговорим.
Это был трудный разговор. И для Билли, и для Коуна. Для Билли потому, что он не знал, как нужно говорить с инспектором. Для Коуна потому, что он не знал, как объяснить парню то, что он еще не сумел объяснить себе. Как сказать ему, например, что Немезида, висящая в кабинете господина Мелтона, часто замахивается своим сверкающим мечом, но не всегда опускает его. А иногда даже рубит головы не тем, кому нужно. Бредли подвернулся под удар. Сам Коун бродит в потемках по краю пропасти. Двадцать лет службы в полиции хоть кого научат понимать такие вещи. Может, рассказать мальчику о Броуди? Коун так и не сходил к нему. К Броуди, который пытался воевать с ветряными мельницами и которого перемололи равнодушные жернова. Сейчас ему не нужен Броуди. Даже если Броуди скажет, что видел он в ту ночь. Надо быть спокойным. Надо пропускать этот мир через себя, не замечать его. Так, как делает это Алиса. Она не позвонила ему. Значит, к ней никто не приходил. Она по-прежнему живет в своем маленьком мирке со своими маленькими заботами. Камень, брошенный в ее мирок, слегка замутил воду, переполошил обитателей. А теперь все вернулось на свои места. Малыш говорит о Лики. а Лики успокоится. Может, этому парню судьба уже отвела роль утешителя. Чего же он все-таки хочет?
— Они говорят, что полиции нельзя верить, что она заодно с гангстерами.
— Почему же ты не боишься говорить мне это? Вдруг и я заодно с гангстерами.
Билли улыбнулся. Улыбка была вымученной и жалкой. Он тоже понимал, что завел трудный разговор. #о Билли был упрям. Кроме того, он дал себе слово позаботиться о Лики. В жилах Соммэрса текла кровь южанина. Поэтому в комплекс забот о спокойствии Лики он давно включил необходимость возмездия за смерть ее брата. Только в этом случае перестанут кровоточить раны Лики. Так считал Билли. В душе он был готов к тому, чтобы совершить акт мести. Но он мало знал. Ему просто не под силу разыскать убийцу. Коун — другое дело. Билли нравилось, как Коун держался на суде. И он пошел к Коуну.