Этот ночной паромфарами озарен.Вырублен топоромиз череды времен.Тихо плывет в туман.Был, а уже и нет.Словно в пустой карманкто-то просыпал свет.
«В каком году, в каком-таком бреду…»
Е.Д.
В каком году, в каком-таком бредуответное возникнет «кукареку».Я улицу никак не перейдуведь мне она напоминает реку.Река… строка… непостижимо дно.На дальний берег я гляжу подолгу,поскольку там горит твоё окно,но я,
как ветер, в поле верен долгу.Долги, долги! Нова моя тоска.Напряжена весны спинная хорда.Течет река, свинцовая река,она безмолвна после ледохода.Текут века. Крепчает звездный хор.Мелькают миги. Наступают сроки.И вот горит не бакен, светофор,смешав непримиримые потоки.Прости, мой друг! Тоскою обуян,влекусь душой к границам и заставам.Ведь улица впадает в океан,смыкаясь за спиною ледоставом.
«В личном космосе шторы ветхие…»
В личном космосе шторы ветхие…Смыслу здравому вопрекипродувают их несусветныетрансцендентные сквозняки.Я планету из легких выдую(в стылом полыме полый я).Между фатумом и планидоюсмыслом схватится полынья.Позитронами да нейронаминевозможно пронять сиезакосневшее в черной прорубиподнавязшее бытие.Но оцежено винопитие.Колосятся хлебы стола.Замираю,когда наитиеразмыкает предел угла.Ни созвездия, ни мизгирикане дано мне понять умом.Оттого моя метафизикапреткновенье в себе самом.
«Бежит через дорогу кобелек…»
Бежит через дорогу кобелек.А мы не замечаем, как стареем.Затеплим, дорогая, камелёки кобелька беспутного пригреем.Да, путь далек, беспечен кобелек,но камельком подлунный мир подсвечен.Пусть в чистом поле тонкий стебелекколеблется и верует, что вечен!..
«В многолюдье и в диком племени…»
В многолюдье и в диком племениголос Вечности груб и прост:«И в мужском и в горчичном семенискрыта тайна рожденья звезд…»Впрочем, всё же не тайна – таинство.Сир солдатский тупой сапог.По вселенским шатрам скитаемся.«Мать Вселенная, ты ли Бог?!.»
«В сверкание дни наряжены…»
Памяти В. М.
В сверкание дни наряжены.Навстречу таёжный страж:внезапно из-за коряжиныВолодька встаёт Мураш.В глубокой речной излучинетрубивший в коровий рог,мосластый, смешной, веснушчатыйи крапчатый, как Ван Гог.Володька с пищалкой-дудочкой.Володька среди суковна петлю короткой удочкойимает бурундуков.Пора объясниться знаками.Но слышу с иных полейключей ледяное звяканье,курлыканье журавлей.Никак не могу насытиться.Высматриваю в логу,брусничники ископытившихизюбря и кабаргу.Как прежде торгуют шкуркамиэвенк, орочон, якут.И соболи с чернобуркамипо смуглым плечам текут…Коряги, как пальцы, скрючены.Я крикну в пустую падь:«Уже все зверьки приручены,а звери ложатся спать».Но вспомню,мой друг,растаялиозера, и звезды лгут.А соболи с горностаямиуже по тебе бегут.Мне скорая встреча чается.Но я не пойму покачем купол небес венчается,где
снеги, где облака.
«В сомненья…»
В сомненья,в боли,во всплески бессонниц,в мир удивительный поэты пришли.А саламандрыс кипящего Солнцасмотрели на нихкак на протуберанцы Земли.
«В спелом яблоке червоточина…»
В спелом яблоке червоточина,на округлости – след зубов…Заплутавши во снах пощечинаосыпает кору с дубов.Звон в ушах, на оси – вращение.«Дед Пихто да цирк Шапито!»Тишь, зардевшая от смущения…«Ослепительная, за что?»Понапрасну ножи наточены:быть капустнице за сверчком…Где-то рощах шумят пощечины,я их в поле ловлю сачком.
Разговор сторожа с отроком, пикетирующим прошлое
– Расти, расти до полу, борода! Дым из ушей стелись до Сахалина! В строю ходил, но в стаде – никогда. И потому, шагай отсюда, глина… или побудь со мною, мальчуган. На грустной ноте песня у соловки: в утробе недр урчащий ураган, вот-вот сорвет с цепи боеголовки. В часах песок остывший захандрит, не сможет течь в отвалах високосных. Наступит час – земля заговорит, и полетят ракеты в дальний космос. И цель отыщет каждая – свою, далекий гром Создателя разбудит. И это вам не баюшки-баю.
– Проснешься ночью – и Луны не будет?
– Не смейся, дурень, тут мы все равны. Античный мастер понимает глину. Давным-давно уж нет моей страны. Я, старый воин, обхожу Руину. Горит огнем парадный аксельбант, мой сизый нос смеркается сквозь годы… Бросай в костер трескучий транспарант с кривой ухмылкой Статуи Свободы! Взгляни в бинокль: архангел Гавриил уже спешит к тебе на колеснице. Но не боись, я внукам сохранил в ракетной шахте огненные спицы. Знай: старым ранам долго заживать…
– Уйди, старик, ты смотришься нелепо. Мы очень скоро сможем зашивать и шар земной и траченое небо.
– Ну, коли так, встречаемся в аду! В натёках боли бронзовый калека, в грядущий миф бредя на поводу, я оцежу Руиной – Человека…
«В чем мне признаться Богу?»
В чем мне признаться Богу?Как я стал водопад?..«Вымости мной дорогув рай, за которым ад».Месяц (орел да решка)плещется в глыбе льда.Что ты скрываешь, речка?Что ты хранишь, вода?Здесь в ледяном оскалесколы под Рождество.В каждой летящей каплешалое божество.Я же – подобье Божье,падающий поток.Радуги у подножьявспыхнут уже потом.
Ячея
Дом, в своем отрицанье дачи, саркофаг или пантеон? Два решенья одной задачи – затвориться ли, выйти вон. Заблудиться, забыться в мире в понимании мертвых числ. Стар Ловец, грузила, что гири. Смысла нет? Или всё есть смысл?
Сеть небес декабрем окатит, с конский волос заблещет сталь, но локтями протерта скатерть – так, что видно иную даль. Милый друг, посмотри на небо! Уплывают вдаль облака, как фарфоровые плацебо, исцеляющие века.
Прорывайся! На белом свете на приманку вчерашний хлеб. Паутина глубинной сети донным занавесом небес. Без оглядки беги отсюда, пусть спасется душа – ничья! Здесь безжалостна амплитуда. И по каждому – ячея.
«Падающего – толкни!»
Падающего – толкни!Долго ли до земли!Только ли из небесмордой ржаной в солонку?И по ступеням внизвыйди и подстелиреки, луга и лес.Падающему – соломку.
Веселые грабли
Ангорская кошка мурлычет-мяучит:«никто-никого-ничему-не научит».И, право, напрасно мой внук почемучит.Никто никого ничему не научит.А дедушка добрый, а дедушка пьяный,а дедушка бабушкой грезит Татьяной.И брови суропит – все выдул до капли.Он знает, что опыт – веселые грабли