Ядовитое жало
Шрифт:
Теперь список придется увеличить. Среди оленей и птиц находится змея, найдите ее… Позапрошлая ночь не дала ничего, кроме подтверждения того, что змея существует. Серовола больше всего удивляла быстрота, с какой вражеский агент передавал свое донесение. Очевидно, все-таки имеет рацию… Где же он хранит ее?
За окном послышались звуки губной гармошки. «Тиха вода бжеги рве…» По улицам прошли рядышком три молодцеватых партизана и две хуторские девушки в цветастых платках. На гармонике играл фельдшер Ваня Богданюк, девушки пели.
«Тиха вода берега рвет. Черти тоже в тихом болоте водятся… - подумал начальник разведки, провожая их глазами.
– А что если одна из таких девчонок радистка? Агент ей шепнул на ушко милые слова, а она ночью отстучала их… У моего нового помощника хватит работы, без дела не будет сидеть. Рыбка одна–две, а невод придется забрасывать широко».
Работы у Серовола в этот день оказалось больше, чем он предполагал. Сперва события развивались точно по разработанному начальником разведки плану. Вскоре после того, как Юра Коломиец ушел во вторую роту, явился Долгих. Он принес клочок чистой бумаги - Верный подтверждал сведения, переданные накануне. Затем вернулись два других почтаря. Тот, что ходит под Кружно, почты не принес - в Кружно спокойно. Почтарь, обслуживавший будовлянский «почтовый ящик», вручил Сероволу обрывок пожелтевшего листа из какой-то польской книги. На одной стороне Серовол, хорошо знавший польский язык, прочел следующее: «пал на колени, поцеловал края ее платья. Пани Мария, услышав признания юного рыцаря, отрезала один из своих роскошных золотистых локонов, перевязала его шелковой ленточкой и про-»
Любовь прекрасной пани и юного рыцаря не вызвала интереса у Серовола. Он перевернул листок на другую сторону. Тут речь шла о другом… «проскочил на взмыленном коне и остановился у дома воеводы. Вскоре весь город знал о прибытии гонца. Встревоженные горожане собирались на улицах толпами, высказывали свои предпо-»
Несомненно, эти строки из какого-то старинного романа и были донесением. В Будовляны прибыл «гонец», там встревожились, готовятся отразить нападение партизан. Итак, ошибки не может быть. Информация Верного подтверждается другим разведчиком.
После завтрака Серовол раскрыл свою секретную тетрадку. К удивлению начальника разведки, Юра Коломиец освоил абракадабру с ходу и даже посоветовал, как усовершенствовать ее.
— Товарищ капитан, — сказал боец с виноватой и в то же время насмешливой улыбкой, — ведь это дело нехитрое. Мы в школе на уроках примерно так переписывались.
— И ты считаешь, что эти записи легко будет расшифровать, если тетрадка попадет кому-нибудь другому в руки? — обеспокоился Серовол, самолюбие которого было задето.
— Э нет! Если, как я предлагаю, усложнить даты и внести в особый список названия населенных пунктов, в записках никто, кроме нас с вами, ничего не разберет. Даже тот, о ком тут значится.
И Юра, получив от капитана новую тетрадь, принялся составлять расширенный и усовершенствованный кондуит.
Поздно вечером в отряд вернулись те, кто уходил в Кружно с заданием украсть полицая. Полицая они не привели, принесли только его сумку. Старший группы Казимир Заремба и немец Карл были ранены. Их едва довели в расположение отряда.
8. Сумка пана писаря
Рыночная площадь в Кружно, как и в большинстве маленьких городков этого полесского края, находилась в центре города у двухэтажного здания ратуши, увенчанного пузатой башенкой с часами и флагштоком. Часы были испорчены, на флагштоке лениво полоскался выцветший флаг со свастикой.
Заремба в сопровождении Пивовара и двух немецких солдат появился на вымощенной булыжником, уставленной длинными столами площади рано утром, когда здесь начали собираться пришедшие и приехавшие из ближних сел крестьяне. На столах уже виднелись кучки зелени, грибы, ягоды. Горожанки с блеклыми, потухшими лицами раскладывали на ковриках всевозможное старье. Какие-то люди, деловитые, с нагловатыми и в то же время похотливыми глазами, собирались на несколько секунд в кучки, словно принюхиваясь друг к другу, и, перебросившись несколькими словами, тут же расходились, опасливо поглядывая по сторонам. Это были мелкие спекулянты, голодные, жадные, готовые надуть кого угодно, лишь бы урвать хотя бы малость. На площадке за рундуками, там, где прежде в ярмарочные дни торговали скотом, виднелись две подводы, остановившиеся тут как бы случайно, только потому, что их хозяев соблазнила прибитая над входом в корчму пани Нели вывеска, на которой была намалевана обнаженная пышногрудая девица, изо всей силы дующая в медную трубу, и надпись: «Объятья сирены». Железные гофрированные шторы на окнах корчмы еще не были подняты, но одна половинка дверей была чуть–чуть приоткрыта, как бы намекая на то, что особо уважаемые посетители, которым не терпится освежить себя рюмкой первача и кружкой пива, будут обслужены гостеприимной хозяйкой и в этот ранний час.
Тщательно выбритый, в добротном спортивном костюме и модных сапогах - «англиках», осанистый Заремба походил на солидного коммерсанта–фольксдойче, не упускающего случая подзаработать на спекуляции продовольствием, валютой или драгоценностями. Пивовар, одетый скромнее, мог сойти за его компаньона или родственника. Солдаты Карл и Эрнст вели себя так, будто они не имели ничего общего с этими двумя коммерсантами, однако не спускали с них глаз.
Внимание Зарембы сразу же привлек плюгавый субъект лет двадцати семи, одетый в темно–зеленый мундир с тяжелой кобурой у пояса, и весящей на тонком, переброшенном, через плечо ремешке объемистой полевой сумкой. Тщедушный человечек этот прохаживался у рундуков, брезгливо морща губы, рассматривал выставленный товар, явно не собираясь покупать что-либо. Перед ним торопливо расступались, снимали шапки, кланялись, а он не удостаивал кого-либо даже кивка головы.
— Простите, вы не скажете, кто этот пан? — с вежливой улыбкой обратился Заремба к проходившему мимо чопорному старичку в котелке и черной паре с аккуратной кошелкой в руках.
— Как же! — воскликнул тот и, округлив глаза, перешел на шепот: — Это пан писарь, старший писарь полиции пан Стахурский.
Заремба подошел к писарю поближе. Тусклые глазки пана Стахурского глядели тоскливо, страдальчески. На его помятом, капризном, самоуверенном личике читалось только одно, обуревавшее его в этот момент желание - желание опохмелиться. И Заремба не ошибся. Встретив нескольких человек и, кажется, получив от них тайком что-то, полицейский писарь покинул базар и юркнул в приоткрытую дверь под вывеской «Объятья сирены».
Взяв Пивовара под руку и как бы ведя с ним деловой, коммерческий разговор, Заремба изложил ему свой план:
— Берем писаря. Сейчас я пойду познакомлюсь с ним. Если он клюнет, мы вскоре отправимся с ним на окраину города. Когда отойдем подальше от базара, Карл и Эрнст должны арестовать нас обоих, разоружить писаря и, ничего не объясняя, повести дальше к лесу. Предупреди их. Ты все время будешь наблюдать за нами со стороны и ввяжешься только в крайнем случае.
В зале корчмы было полутемно, и Заремба не сразу различил стоящего у стойки буфета писаря. Крупная переспевшая блондинка, чем-то напоминавшая девицу на вывеске, но куда постарше, наливала водку из литровой бутылки в стоящую на подносе рюмку. Она недоверчиво, но с кокетством покосилась на незнакомого мужчину.
— Добрый день, пани; Неля! — снимая кепку и прижимая руку к груди, галантно поклонился Заремба. — Прошу извинить за столь ранний визит, но мне нужно сказать несколько слов пану Стахурскому, если, конечно, пан Стахурский будет не против выпить со мной ради знакомства чарочку и закусить самым лучшим из того, что найдется у очаровательной пани Нели.
Эта тирада сопровождалась ослепительными улыбками, поклонами, расшаркиванием, широкими плавными жестами. Заремба великолепно подражал «шляхетному» краснобаю, этакому любимцу изысканной провинциальной публики.