Якорь в сердце
Шрифт:
Они вытянули лодку на песок и зашагали вдоль берега.
— Ты ведь не знаешь — мой отец был плотогон, — сказала Лигита, увидев уткнувшиеся в песок толстые сосновые бревна.
— На Даугаве?
— Эти вот заблудшие… На порогах плоты часто разбиваются.
Осторожно ступая по грубой сосновой коре, Лигита пошла по бревну, то и дело поглядывая вверх по течению, словно оттуда должны были показаться плоты. В ее памяти возникла до боли знакомая картина: плотогоны в высоких резиновых сапогах с шестами и стальными тросами в руках. Отец, как всегда, стоит у руля и протяжными криками отдает приказания.
— Можно попытаться их связать. — Кристап прыгнул на соседний ствол, подтянулся к бревну, на котором стояла Лигита, пробовал пододвинуть к нему третье, а потом и четвертое, но под рукой не оказалось ничего, чем можно было бы их связать. Тогда он сильным толчком решил отодвинуть стволы от берега.
— Не надо, Кристап!
Лигита качнулась и потеряла равновесие.
Но Кристап подоспел, поймал Лигиту. Какое-то время они стояли обнявшись и молча смотрели на сужавшиеся стволы, под которыми чернела глубина.
Кристап и не пытался разобраться, что с ним происходит. Он знал: достаточно трезво проанализировать свои чувства, и станет ясно, что к Лигите его тянет образ, который он в одинокие послевоенные годы выносил в своих мечтах и — зачем отпираться — ее привлекательность да сознание, что женщина, которую он держит в своих объятиях, так же, как он, думает о безвозвратно утерянных часах близости, о растраченной ласке. Думает и страшится, не зная, что ее ждет: минутное наслаждение или долгое счастье. Но разве оно еще возможно? Можно ли одним махом зачеркнуть все, что было, — сгоревшие мечты, омуты отчаяния, беспросветное тупое равнодушие, робкие всходы надежды, предчувствие любви и Аусму? Может ли давняя близость послужить фундаментом для общего будущего? Ответ следует искать только в настоящем. Только в нем. И ради него он не имеет права щадить ни себя, ни Лигиту.
— Я влюбилась в тебя уже в то утро, когда ты уговаривал меня съесть суп, — тихо сказала Лигита, стараясь заглянуть ему в глаза. — Сколько такой девчонке надо?.. А ты?
Кристап молчал.
— Ты же любил меня, Крист?.. Помнишь наши мечты о будущем…
— То будущее давно стало прошлым. Нужно хоть немного разобраться в том, кто мы теперь.
— Хочешь, я буду тебе позировать? — предложила Лигита. — Сделаешь меня еще раз, а потом сможешь сравнить.
— Портрет? — покачал головой Кристап. — Без темы он не будет звучать. А с темой… как я ее назову — «Потерянная родина»? Или прикажешь иначе: «Возвращенная родина»?..
Наконец он сумел в немногих словах выразить свой главный вопрос — приехала она погостить или остаться навсегда?
Лигита тотчас уловила серьезный подтекст заданного в шутку вопроса. Рано или поздно ей придется на него ответить. Но ей уже за сорок, на опрометчивые поступки она не имеет права. Лигита освободилась из рук Кристапа, села на зарывшийся в песок комель сосны.
Кристап опустился с ней рядом.
— Не сердись, но мне показалось, что ты приехала за ответом.
— Как бы тебе сказать… Я все время ощущаю, что минула целая вечность. Мне трудно ее преодолеть. Все так изменилось… И ты в том числе.
— Да, и ты тоже давно не: та маленькая Гита, которая всегда боялась остаться одна! Сейчас…
— Как ты можешь меня упрекать в этом!
— Извини… Сейчас все в твоих руках!
— Слова, слова… Словами не заполнишь тот угол в сердце, который уготован для счастья. Пустота все равно останется, такая пустота, что подумать страшно… Я боюсь еще раз обмануться. Если бы я знала, что ты… Что я тебе по-прежнему…
Кристап гладил руку Лигиты. Сейчас он испытывал лишь беспредельную нежность к несчастной женщине.
— В жизни никогда нельзя добиться всего. Но человек, который по этой причине добровольно отказывается от мечты, обрекает себя на несчастье.
Кристап сам почувствовал, как плоско звучит его утешение. Хорошо, что Лигита ушла в себя и пропустила его слова мимо ушей.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
— О тебе, о себе, о нас обоих — отдельно и вместе. Но ничего придумать не могу… А ты?
— Если бы ты вернулась после войны и не встретила бы меня… Ну произошло бы так, как тебе рассказали в Красном Кресте… Какая бы ты была сегодня?
— Ясно, — сказала Лигита упавшим голосом. — Я тебе не нужна! Ну что же. Будь тогда хотя бы гостеприимным хозяином и покажи мне остров.
…Остров разбивал реку на два рукава. Один из них перегораживал закол для миноги. Как и полагалось днем, корзины из ивовых прутьев были задраны кверху. Вода низвергалась в промежутках между вехами. Ниже порога она успокаивалась и продолжала свое мирное течение.
Облокотившись на перила, Лигита и Кристап, стоя на узких мостках, смотрели на реку. Они тесно прижались друг к другу, но были далеки, словно между ними вклинилась чужая недобрая тень.
— На огонь и на воду я могу глядеть часами, — задумчиво произнес Кристап. — На старости лет построю хижину где-нибудь у реки, и непременно с камином.
— А я не люблю! — Лигита повела плечами. Против ожидания, ее задело бесхитростное пожелание Кристапа, в котором для нее — она это почувствовала кожей — не было места. — Может быть, оттого, что вода напоминает, как неудержимо бежит время.
— Не надо плыть по течению.
— Советчик из тебя вышел первостатейный, — безрадостно улыбнулась Лигита. — Пич мне рассказывал…
— Вечно сует нос куда не надо. Изобразил, наверное, меня этаким простаком, исправляющим кривизну мира.
— Не прибедняйся! Как будто я не знаю, что в лагере ты был настоящим героем!
— Лет двадцать назад один умный человек сказал мне: «Какой ты к черту герой, если выполнял только свой элементарный человеческий долг!» Я это запомнил. Слишком часто мы стали гордиться тем, что не поступали как подлецы.
— Возможно. Про себя могу сказать лишь одно. Я хочу, чтобы каждому человеку было хорошо.