Якорь в сердце
Шрифт:
— Нет, Гита. Тогда я еще не умел высказать все до конца. Главное — остаться живым. Жить в своей работе, в том эхе, которое будет звучать еще долго после тебя.
Ему показалось, что его слова скользят мимо ее сознания, и он замолк.
— Можно и за это, — Лигита осушила свой стакан. — Тогда за тебя и за Пича. — Она вынула из сумочки сигареты, зажигалку и закурила. Затем откинулась на спинку дивана и выпустила тонкую струйку дыма. — Какой необычный день! По совести, я даже не знаю, где теперь нахожусь, в гостях или дома.
— Твоя родина здесь!
— Родина… — повторила Лигита. — Звучит красиво… Знала бы я, по крайней мере, где могилы отца и матери. Да, как наивно было строить воздушные замки, думать, что здесь меня ждет горсть вереска… Скажи ты мне — что такое родина?
Кристап долго молчал. В трудную минуту он всегда вспоминал все хорошее, что дала ему родина. Для него родина была родником живой воды. Ему, скульптору Кристапу Аболтыню, было что сказать миру, потому что он ежедневно пил из этого родника.
Лигита, наверно, не могла бы жить здесь, как все, радоваться тому, что она среди своих. И что бы она тут делала? Существовала бы на посылки, которые ей присылал бывший муж?
— Родина — это то, за что отдал жизнь твой отец, — наконец ответил он. — Нечто такое, что ты могла бы назвать своим, если бы поняла, что оно существует не только в прошлом, но и в будущем.
— Это предложение? — Лигита вымучила улыбку, но на глазах у нее блестели слезы. — Поздно, Кристап. В те дни, когда ты меня звал по радио, я тебя не услышала. А теперь… Кроме тебя, у меня тут никого нет.
— Даже не знаю, как тебе помочь…
— Меня можно только пожалеть, — Лигита вытерла слезы. — И все-таки я уеду богаче, чем приехала. Наконец у меня будет о чем вспоминать в одинокие вечера… Это тоже часть родины.
— Может быть, ты права, — неуверенно согласился Кристап.
— И если мне станет совсем невмоготу, сяду в самолет и через час буду у вас. Верно, Кристап?
Кристап нащупал в кармане золотую цепочку с жемчужиной и вернул ее Лигите.
— Оставь это себе или подари дочери. Я не собираю сувениров. — В этих словах звучало не обвинение, а глубокая печаль. — А теперь пора идти. Мы уже и так засиделись.
Мастерская Кристапа преобразилась до неузнаваемости. Строительные леса отодвинуты к стене, тарелки с закуской живописно расставлены на досках. Аусма, праздничная, нарядная, встретила первых гостей — Калныня и старого скульптора. Несмотря на ее старания, Бруверис от стопочки отказался категорически.
— Пусть сперва уберет свои фонари, — преисполненный священного гнева, крикнул он Аусме, указывая через плечо на прожектора. — Иначе ни капли в рот не возьму.
— Но у меня нет с собой аппарата, — пытался образумить его Калнынь.
— Все равно! Один раз установили скрытую камеру и сделали из меня посмешище, целую неделю не мог показаться в академии.
— Даю вам честное слово! — поклялся Калнынь.
— Тогда сидите все время со мной рядом, — уступил Бруверис. И опрокинул наконец стаканчик.
Аусма открыла дверь и пропустила в мастерскую Ильзе и Петериса.
— Ты еще пожалеешь, что пригласила нас! — кричал Петерис. — После того как я искупался в Даугаве, аппетит у меня как у семерых голодных моржей.
— Боюсь, что я сразу его отобью, — сказала Аусма. — Звонил твой ассистент…
— Уже? — Петерис повернул к выходу. — Сообрази мне какой-нибудь бутерброд на дорогу, — попросил он Аусму.
— Опять застрянешь в лаборатории на всю ночь? — встревожилась Ильзе. — Неужели нельзя было отложить?
— Тогда бы он не позвонил.
В дверях Петерис разминулся с Лигитой и Кристапом. Калнынь заметил вновь прибывших и хотел было встать им навстречу, но профессор железной хваткой вцепился в его рукав:
— Куда, голубчик!
Только удостоверившись, что его подозрения ложны, он отпустил его с миром.
— Приветствую вас, госпожа Эльвестад!.. Вы, конечно, помните Волдика?
Лигита обрадованно кивнула.
— Никто не хотел мне верить, — продолжал Калнынь, — но я всегда говорил, что вы не можете исчезнуть.
— Как говорится в старинной поговорке: «Сорная трава живуча», — засмеялась Лигита.
— Как можно! Вы роза в пору цветения.
— Благодарю за комплимент! Мне тоже приятно вас видеть живым и здоровым… Кроме того, я должна вам кое-что показать. — Лигита потянулась к сумочке.
— Хорошие вести распространяются быстро. Я уже слышал.
— Но, может быть, хотите видеть, так сказать, убедиться воочию, — допытывалась Лигита.
— Вы опоздали, — махнул рукой Калнынь. — А жемчужины могут быть поддельными. Надежней всего верить людям. — Заметив смятение на лице Лигиты, он переменил тему: — Хотите, познакомлю вас с нашим старейшим скульптором?
— Да, но куда умчался Пич?
— Он просил его извинить, — подошла Ильзе. — Вы ведь знаете: у мужчин дело прежде всего.
— К сожалению…
Пока Лигита разговаривала с Калнынем и Ильзе, Кристап поздоровался со своим учителем, налил ему виски из принесенной с собой бутылки.
— Сивуха как сивуха, но крепкая, — сказал Бруверис и поморщился. — Кажись, я тебя все-таки вывел в люди, — он обвел рукой плакат, прожектора, Лигиту, Калныня. — Но останешься ли ты человеком, это уже зависит от тебя одного.
Аусма поднесла мастеру тарелку с бутербродами и улыбнулась Кристапу:
— Тебе, наверно, давно хочется кофе? Я сейчас…