Якутия
Шрифт:
– Все!
– воскликнул Васильев, - Итак, вы - Бог Якутии. Воплощение возникло.
– Целой Якутии?
– спросил Головко.
– Да, - подтвердил Хек.
– Целой, огромной, великой, самой крошечной Якутии.
– Как, почему самой крошечной?!
– обиженно спросил Головко.
– Потому что Якутия - это то, что предшествует мельчайшей частице материи; это - переходная ступень от идеальной возможности к реальности.
– Но вы сказали <огромная>...
– Потому что она - во всем!
– радостно проговорил Хек.
– Она везде, где есть творение; и творение находится всюду и в каждой вещи и в каждом слове; и Якутия возникает и гибнет бессчетное множество раз за мельчайшую единицу времени; и она пронизывает все становящееся и прекращающееся, словно дробленый лед, пронизывающий коктейль <Дайкири> как снег; и она присутствует как незримый и одновременно осязаемый дух свершающегося преображения, возникновения, зарождения; и она сочетает в себе бессмертие и смерть, вечное и преходящее, хаос и космос, божественное и животное... Человек, в конце концов, - это есть Якутия. И вы ее Бог!
– Ну что ж...
– задумчиво сказал Головко.
– Ладно. Стоит только почмокать, как становишься Богом такого невероятного понятия.
– Это не понятие!
– вмешался Саша Васильев.
– Это - Якутия!
– Знаю, - гордо произнес Головко.
– Ну и что же мне теперь с ней делать?
– Все, что угодно.
– Все?
– Все.
– Да ну, - сказал Головко.
– Не верю я в такую Якутию. Ну ее к чертям!
– Бог не верит в свой мир...
– ошарашенно проговорил Хек.
– Бог сам послал свой мир к чертям...
– поражение прошептал Васильев.
– Ну и что?
– раздраженно спросил Головко.
– Якутии больше нет, - ответил Хек.
– Вы уничтожили ее. Отныне есть только идеальная возможность и реальность. А перехода нет. Нету Якутии!!!
– Жукаускас сказал мне, что я - предатель Якутии...
– задумчиво сказал Абрам Головко.
– Он сейчас блюет в тундре, а я стою у костра, смотрю в небо, вижу глаза разных существ, сижу на почве.
– Это вы-то предатель Якутии?
– спросил Васильев.
– А может быть, вы - Бог Якутии?
– Я?
– удивился Головко.
– Вы!
– воскликнул Хек и Васильев.
– Помолчите шесть секунд.
– Да хоть семь, - сказал Головко.
Он не помнил, что такое секунда; какие-то лица были справа от него, их лбы светились голубоватым светом и их одежды были красными, как спинка некоторых рыб; он подумал, что сейчас начнут бить в гонг, или стучать палкой по табуретке, отмеряя время по правилам, принятым в этой стране, имя которой он не помнил, - но все получилось наоборот: въедливая тишь вгрызлась, как пушистый грызун, в его жаждущие звуков уши, вечное молчание заполнило все своей таинственной сумеречной глубиной, возможность пения пронизала пустой, неколеблемый ни одной мелодичной волной воздух, и величие вневременья наступило повсюду, застигнув всех, кто был в пути или в конце, и перевернула все цифры, обратив их в лица, светящиеся голубоватым светом, словно глубоководные рыбы, плывущие во тьме. И он не был, и ничего не слышал, и видел только целлофановый пакет, лежащий на траве рядом с куцым кустиком, и на этом пакете стоял маленький милиционер.
– Итак, - объявил Васильев.
– Отныне вы - Бог Якутии. Таинство свершилось.
– Якутии?
– спросил Головко.
– Якутии, - ответил Хек.
– А что такое Якутия?
Васильев и Хек посмотрели друг на друга в недоумении.
– Сложный вопрос...
– сказал Хек.
– Не знаю, - признался Васильев.
– Но она есть?
Хек и Васильев переглянулись, изобразив на своих лицах непонимание и сожаление.
– Это трудно...
– сказал Васильев.
– Неизвестно...
– проговорил Хек.
– Возможно, - сказал Васильев.
– Существование Якутии в принципе недоказуемо и неопровергаемо. Она вырастает из всего, как подлинная страна, существующая в мире, полном любви, изумительности и зла.
– Хек замолчал, щелкнул пальцами, потом продолжил: - Постигший Якутию постигает и все, а узревший Якутию узревает и себя. Кто хочет, тот поймет, ибо Якутия приблизилась. Развлекайтесь! Развлекайтесь! Развлекайтесь! Якутия есть внутри нас и вне нас. Она предвечна; она темна и неопределенна; она есть любовь. Имеющий Якутию в сердце и почках своих постиг все тайны и смыслы над солнцем. Таинство якутское приближается к Якутии, а Якутия существует под всем. Ибо так возлюбил Бог Якутии нас, что сотворил нам Якутию, чтобы мы были в Якутии, а Якутия в нас. И славен Бог Якутии - Абрам Головко! Ее Бог - ее сын, а ее сын - ее царь. Ее царь - ее дух, а ее дух - ее Бог. Я верю в Якутию, я есть я, а Якутия есть.
– Что вы мне тут мозги пудрите!..
– раздраженно проговорил Головко.
– Опять какая-то хуйня.
– Верю, потому что хуйня!
– гордо сказал Хек.
– Ну и верь. Мне этого не надо!
– Бог отказался от творения своего!
– тут же хором воскликнули Васильев и Хек.
– О, ужас, о, смерть, о, страх! Головко заплакал и сел на матрас.
– Софрон сказал мне, что я - предатель всей Якутии, что я - шпион, сволочь, сумасшедший. Что делать? Я не спас его, ему плохо, у него болит живот, печень... Его рвет там, на холодной чужой земле.
– Это вы-то предатель Якутии, - воскликнул Васильев, ударив Головко левой рукой по плечу.
– А, может быть, вы - Бог Якутии?!
– Я?
– спросил Головко.
– А почему бы и нет? Якутская АССР входит в состав Советской Депии, богатая республика, в которой добывают золото и цветы жэ. Она находится вон там в лужице рядом с зеленым камнем. Сделайте, пожалуйста два приседания, и этого достаточно.
– Конечно, - согласился Головко, встал с матраса и сделал два приседания.
– Вот и все, - удовлетворенно сказал Хек.
– Вы - не Бог Якутии. Ничего у вас не получилось.
Это было, поэтому кончилось, но остался ядовитый, гнусный цветок. И везде была пульсация болезни, бездумье и бараний грех. Можно было именоваться Хрен. Головко застонал, сел на матрас, закрыл глаза и опять широко раскрыл их. Перед ним стоял Хек; костер догорел, и Васильев, сидящий на корточках рядом был одет в коричневый халат с желтой полосой.
– Праздник <Кэ>, - сказал Хек и взмахнул рукой.
– Пожалуйста, ответьте мне на один вопрос...
– попросил Головко, ударив себя двумя своими кулаками по голове.
– Я прошу только одного, ищу только одно, жду только ответ.
– Готов, - сказал Саша Васильев.
– Кто Бог Якутии? Кто это?
– В принципе, Юрюнг Айыы Тойон, - ответил Хек, - а вообще, непонятно. Возможно, его нет.
– Избавьте меня!
– закричал Абрам Головко.
– Я больше не выдерживаю Бога!
– Молитесь, - сказали Васильев и Хек.
Хек подпрыгнул четыре раза, издал из себя какое-то сопение, поднял ногу, потом топнул ей по земле. Васильев подошел к человеку в желтой одежде, ударил его кулаком в спину, засмеялся и произнес: <Вы-же-бы-же. Вы-же-бы-же>. Потом он нагнулся, набрал в костре золы и засунул ее человеку за шкирку. Тот взвизгнул, встал на колени и стал пищать. Тут же все прекратилось; они все застыли в идиотских позах и больше не делали ничего. Саргылана и Елена, взявшись за руки, подошли к костру и запрокинули головы. Они начали петь, или выть, обратив свои прекрасные закрытые глаза в небо; и вся тундра вокруг как будто превратилась в один огромный гудящий колокол, или пустой старинный храм, в котором забытые миром монахи свершают свою службу; и небо, блекло развернутое над всем, что здесь было, стало непроницаемым и непостижимым, словно гениальный дирижер, и было непонятно, то ли небо рождает эти странные диссонансные прекрасные звуки, то ли они в самом деле исходят из глоток двух жриц, обращающих природу и реальность в музыку и свет. Они пели так, как будто хотели изменить чей-то лик и зародить новый мир. И даже когда их пение прекратилось и они подняли руки вверх, эти пронзительные звуки воистину существующего невероятия все равно остались повсюду: и на поверхности луж, и внутри шерстистых цветков, и в сердцах всех людей, и в душах всех существ. Тут же Хек и Васильев подошли к Саргылане и Елене, и все стали в ряд.