Яма
Шрифт:
Сердце Ники упало. Провалилось и увязло в глубоком и запоздалом раскаянии. Странным образом, абсолютно все, с перемоткой к самому первому дню, в тот момент показалось неправильным.
Градский обернулся. Посмотрел выжидающе.
— Ну, чего застыла, Кузя? Вот планка, — рассек ладонью воздух выше своей бейсболки. — Подтягивайся.
Отбросив к чертям раскормленные глупой обидой амбиции, с готовностью поторопилась следом за Серегой.
— Мне больше расти, — в смягчающемся тоне проступили нотки возбужденного волнения. — Труднее.
— Это только на первый взгляд так кажется. Ты умница, Ник. Махнешь за пару раз, я же — пробираюсь по миллиметру. Но главное, не откатывать, понимаешь? — глянул с обезоруживающей теплотой.
У Ники от нахлынувших чувств тотчас в глазах запекло и защипало в носу.
— Сильно разозлился на меня? — сглотнула, задерживая дыхание в ожидании ответа.
— Уже сказал.
— А чего вид такой тогда был?
— Какой?
— Словно я тебе настоящую подлость сделала.
— Плюшка… — выдохнул, притормаживая и останавливая ее рукой.
Ника с жадностью пыталась поймать на его лице хоть какие-то эмоции. Но мимика Сергея стерлась. Стала, как никогда, скупой. Сжав челюсти, он медленно вдохнул и, склонив голову набок, наконец, посмотрел на нее.
Разглядывал так долго, что Доминику, невзирая на все нервные переживания, начали охватывать волнения иного типа.
Попыталась разрядить напряжение. Улыбнулась широко, даже щеки заболели.
— Извинения сегодня не принимаются?
И, к огромному облегчению, уголки его губ слабо приподнялись в ответ на ее натужные и, очевидно, абсолютно бездарные в тот момент кривляния.
— Пожалуйста, не злись на меня.
— Я не злюсь на тебя, женщина, — терпеливо и серьезно повторил Градский. А заметив, как глаза Ники прищурились, поспешил пояснить: — Женщина — здесь — не пренебрежение. Прекращай грузиться. Едем на квартиру.
— Родители сильно ругались? — спросила уже в дороге, заламывая лежащие на коленях пальцы.
Проклиная себя мысленно, Градский поймал их своей ладонью. Сжал с осторожностью, поглаживая фаланги.
— Отец приволокся со своим чернорабочим. Навел шороху, — заговорил беспристрастно не только потому, что желал перекрыть поток ее самокопаний. По большей части ему и, правда, было по барабану. — Выглядело, конечно, не айс. Но большинству, как и мне, было пофигу.
Ника поморщилась и пождала губы. Глянуло потерянно.
— Я не думала, что так получится. Извини.
— Эй, харэ, Плюшечка, не накаляйся.
Поддавшись порыву, сжал ее ладонь крепче и, поднимая к лицу, мягко коснулся губами тыльной стороны.
А у самого в груди все сжалось, аж дышать больно стало. По спине и рукам побежали мурашки, а внизу живота моментально стало горячо.
— Ой… Я сейчас… сейчас чихну…
И даже чихала его Плюшка премиленько. Не сдержавшись, Градский рассмеялся, ощущая, как напряжение теплыми волнами уходит из тела. Сходу грудную клетку наполнили и расперли другие чувства: эйфории и пьянящего тепла.
— Сереж, а ты знаешь, что сердце человека при чихании на короткий промежуток времени останавливается[1]?
— Тогда у меня на тебя аллергия. Без чихания. Но с остановками сердца.
Заметив, как его лицо преображает шальная улыбка, ответно и совершенно неосознанно растянула губы.
— Эмм, Сереженька, так не бывает, — тоном, мол, к рассказывай сказки. — Логики — ноль.
У самой же внутри все затрепетало.
— Еще как бывает, женщина.
[1] Это миф.
20.2
— Уварова звонила, — оповестил Градский, когда Ника вошла в кухню, мотая на голове причудливый чурбан из полотенца.
— Что хотела?
— Просила перезвонить, — поставил на стойку перед ней чашку с красными сердечками.
Ника воззрилась на него с таким изумлением, что ему, видимо, самому неловко сделалось.
— Какао? Настоящее? С молоком?
— Ну да. Ты же любишь.
С чувством отдаленного удивления заметила, как его скулы слегка порозовели.
— А как ты его приготовил?
— Это же не китайская грамота. Набрал Леську, она проинструктировала.
— Очуметь, как мило!
Перегнувшись через широкую барную стойку, оставила на его губах быстрый страстный поцелуй. Без языка, она скорее шлепнулась своим ртом о его рот. Но сделала это настолько пылко и порывисто, что у Сереги вмиг кровь в жилах закипела.
— Спасибо огромное, Сережа!
— Да не за что, — растерянно ответил он.
Не ожидал, конечно, что Плюшка воспылает к нему благодарностью, граничащей с благоговением.
— Рад, что тебе приятно, — посчитал нужным сообщить.
Она часто закивала, не переставая улыбаться. Потом привычно застеснялась и, прервав зрительный контакт, осторожно сделала глоток из кружки. Неосознанно задерживая дыхание, Градский молился, чтобы чертов напиток оказался удобоваримым. И облегченно выдохнул, когда Ника, без усилий и кривляний, проглотила жидкость.
Не замечая его пристального внимания, набрала номер Уваровой и поднесла телефон к уху.
— Привет. Ты звонила?
— Звонила. А ты, что же, в общаге теперь вообще не ночуешь?
— Чего это? Вчера и позапозавчера ночевала.
Отпивая какао, смотрела в сторону. Отчего-то неловко было говорить с Катькой в присутствии Градского.
— Так что ты хотела?
— Кому-то не терпится быстрее прервать звонок?
— Нет, но… Сама понимаешь.
— А Градский что сейчас делает?
— Сейчас?
— У вас там романтик, да? М? Постой. Кхм, — прочистила горло. — Лепестками белых роз я наше ложе застелю, для тебя одной — их так любишь ты, эти белые цветы… — затянула голосистая Уварова с завидной вокальной амплитудой.